Дятел
Лет десять назад я с детьми поселился в своем доме за городом. Сыну было пять, дочке – три. Мы справно пережили в нем первую зиму, а ранней весной прилетел из лесу могучий красноголовый дятел. Он работал сутками, долбя старую осину – только щепа летела в разные стороны. Уже тогда я хотел его убить – было полное ощущение, что птица молотит клювом прямо в мой мозг. Я сдержался от убийства и промучился еще пару недель. И вдруг все стихло. Я поблагодарил Всевышнего за тишину и несколько дней наслаждался покоем, жмурясь от весеннего солнца. А потом начался ад. К могучему красноголовому прилетела спутница жизни: влюбленные заселились в сооруженное дупло в осине и принялись орать так, что я подумал – режут где-то порося. Такие звуки не могут издавать самые агрессивные мартовские кошки, даже павлин так гнусно не вопит. Желание прибить уже обеих птиц было почти непреодолимо, но я держался сколько мог, пока не понял, что еще неделя – и я сойду с ума. Взяв оружие, без всяких сомнений, твердой поступью я направился к осине, из дупла которой орало краснокнижное семейство. Нацелив ружье на дупло, я уже хотел было разнести птичий дом, почти спустил курок, как вдруг неожиданно увидел два длинных желтых клюва, торчащих из темноты. Господи, птенцы!!! У меня все тотчас перевернулось в голове, как молнией сразила мысль, что и у меня маленькие дети, и у них. Вот же как!!! Ну и ну!!! Прислонив ружье к дереву, я сел на лавку и мигом успокоился. У птиц дети – и у меня… Как же это все здорово!..
Каждую весну дятлы прилетают в мой двор, к своей осине. Я давно уже не замечаю их воплей, не раздражаюсь, глядя на два новых дупла, которые выдолблены над старым, называю их трехэтажным таунхаусом и жду появления птенцов. Часто птенцы, учась летать, падают в кусты, застревая в листве, и тогда мы с детьми помогаем им взлететь вновь. За десять лет подросли дети, я немного постарел, да и пара дятлов вопят не так истошно, как раньше. Тоже постарели…
P.S. А совсем недавно, осенью, ураганный порыв ветра свалил старую осину…
Все проходит…
Девушка и стрекоза
Она была удивительно хороша. Ее мускулистое тело, перекручиваясь змеей, неутомимо извивалось вокруг шеста, вызывая похотливое восхищение пришедших на стриптиз мужчин.
Она не помнила, сколько тысяч оборотов совершила вокруг пилона, не думала о количестве «фонариков» и других фигур высшего эротического пилотажа, выставленных на показ, за три года ночной жизни. Все, и память, и времена – все смешивалось со сладковатым табачным дымом, запахом чистого порока и влажных денег.
Напряжение достигло апогея, девушка соскальзывала к полу, удерживаясь о шест только ногами. Она щелкнула застежкой украшенного розовыми перышками лифчика, ослепив безнадежно влюбленного в нее звукорежиссера прекрасной наготой. Мужчина сухо сглотнул и произнес в микрофон бархатным голосом:
– Жасми-и-ин!..
Номер закончился, ей зааплодировали.
Она не рассматривала руки, тянущиеся к ее трусикам, видела лишь купюры и улыбалась куда-то внутрь себя, непонятно чему и зачем, пугаясь дрожащей душой.
А потом она увидела стрекозу. Лучи разноцветных софитов просвечивали насквозь ее тонкие крылышки. Стрекоза села на шест, слегка подрагивая слюдой, и время остановилось.
И тогда девушка перестала улыбаться, закусила пребольно губу и пошла за кулисы, держа в руке розовый лифчик словно авоську с бутылкой кефира. Проглотив капельку крови, она обернулась к шесту и громко зло сказала:
– А пошло все!.. Суки!!!
Стрекоза вспорхнула с пилона, сделала круг по залу и, нагнав стриптизершу, вернулась в ее душу.
Ванечка
Помню, лет десять назад я вдруг проснулся посреди ночи. Что-то заставило меня выскочить из сна с наполненной волнением грудью. Тогда мы жили в большом доме, я пристроился трудиться в мансарде, а дети радовались жизни на втором этаже. Сын и дочь, с разницей в два года… Волнение хорошим родителем трактуется тревогой о детях. Я слез с кровати и спустился на второй этаж. Проверил комнату сына – он спал глубоко, и дыхание его было ровным. Напротив – комната дочери. Как только я вошел в ее комнату, тотчас услышал жуткие хрипы. Я включил свет и увидел ее схватившейся за горло, она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Только сипы и свист из легких. Кожа вокруг шеи приобрела синюшный оттенок, и мне стало страшно – так, как никогда в жизни. Даже дуло пистолета в 90-х в моем пересохшем рту, даже близость неожиданной смерти так не напугали меня. Тогда я знал, что делать.