– Товааарищи штуденты, – с шепелявинкой начинал Ионыч комментировать первый слайд. – То, что вы наблюдаете, называется афинский Акрополь. Возле самой верхней арки, – он тыкал указкой в экран, – видите маленькое пятнышко?.. Это моя жена Соня!..
У всех перехватывало дыхание. Значит, он сам фотографировал Акрополь, коли на фото его жена, значит, он там был!!! И старуху жену вывез!.. В Грецию!!!
Ионыч мог запросто проделать с аудиторией курса такую штуку. Щелкнув переключателем, выведя отражение очередного слайда, на котором, например, был изображен сфинкс, он пояснял:
– Товааарищи штуденты! Эта штуковина установлена в Ленинграде! Причем в разных исполнениях таких штук много. Кто скааажет, что это такое, получит пятерку по госэкзамену вперед и будет освобожден от посещения моих лекций на время вашего нахождения в стенах этого достойнейшего училища…
Конечно, к потолку взлетал частокол рук. Все хотели испытать судьбу.
– Пожалуйста, штудент Контиков, – приглашал Ионыч. – Мы вас слушаем.
– Наим Ионович… – напрягался Контиков, главный комик курса. Сейчас он был абсолютно серьезен, так как его правильный ответ мог бы принести первую в жизни оценку выше тройки. – Это, Наим Ионович… Это лев! Нет, я бы сказал – грозный лев!
– Неправильно, штудент Контиков. Садитесь… Кто еще попытается нас образовать?.. Ну, пожалуйста, студентка Петрова, пытайтесь!
– Кошка? – вопрошала русская красотка Петрова с низким тяжелым задом, приехавшая из Нижнего Новгорода. – Киса?
– Неправильно, – блеял Гронский. – Еще версии?
Предположений было множество, но все они оказывались неверными, пока Ионыч не предоставил попытку студенту Кривинскому, самому большому таланту училища, хроническому алкоголику с двенадцати лет, который, судя по его развитию, окончил максимум начальную школу. Зато он мог играть само просветление Эйнштейна в момент его великого открытия. Кривинский стоял расправив плечи, и весь курс наблюдал, как в его мозгах происходит финальная часть мыслетворения.
– Гений! – прошептал кто-то.
– Наим Ионович… Товарищ профессор… Знаете, что это?
– Не тяните кота за яйца…
– Лучше их отполируйте! – схохмил кто-то с заднего ряда.
– Наим Ионович, это…
– Ну!
– Это… копилка!
Таким истинно правильным казался его ответ, с таким подтекстом, будто он здесь же доказал теорему Ферма, и курс, прежде чем заржать на все здание, несколько секунд завороженно внимал новому Качалову.
– Штудент Кривинский, – незамедлительно подвел черту Ионыч, пробившись сквозь животный хохот. – Штудент Кривинский получает на госэкзамене пятерку и может не ходить более ни на какие мои занятия!
Таким был их профессор по ИЗО. Все знали, что слово он сдержит, за то уважали – и за юмор ценили.
У Гронского имелись любимчики. В их число входил и Сереженька, вдруг оказавшийся внуком старинного товарища Ионыча, с которым тот частенько прогуливался по Покровскому бульвару, пыхтя трубкой. Дед будущего артиста Федор в ответ пускал струи дыма от сверхдлинных сигарет «Ява-100», и оба были чрезвычайно довольны друг другом. Педагог по ИЗО и товарищ по прогулкам когда-то жили в одном доме, почти тридцать лет…
Подтверждением того, что ты попал в любимчики, было приглашение в мастерскую, где бывали единицы, в основном студентки. Таким образом, за тесную товарищескую связь его деда с профессором Гронским Сереженька стал вхож в домик в переулке на Маяковке, где имелся небольшой яблоневый садик. Здесь, окруженный настоящими картинами и предметами старины, он впервые попробовал знаменитый валютный растворимый кофе, к которому была приложена упаковка шоколадных вафель из Финляндии.