— Буду не уверена до тех пор, пока профессионал не скажет мне об этом. О Боже! Кажется, это он… Пожелай мне удачи!
Взволнованная, но сдержанная, я направилась к человеку, от мнения которого зависело очень многое — практически всё!
Как и все критики, он заранее настроился скептически относительно неизвестной художницы. Я любезно поприветствовала его, а потом оставила одного, позволив наедине с собой прочувствовать глубину моих работ.
Мама, младшая сестра Роза, которой уже минуло восемнадцать, друзья и многие не знакомые мне люди — все они остались в восторге от картин. Кто-то из гостей даже пожелал купить некоторые из работ. Разумеется, это радовало, но… Я внимательно смотрела на лицо критика и не находила в нём ни малейшего проблеска благосклонности или одобрения. Это наводило на мрачные мысли. Его опущенные уголки губ «не сообщали» ни о чём положительном.
— Ему не нравится, — констатировала я, допив в бокале шампанское.
— Человеку за пятьдесят. В этом деле у него годы опыта и, полагаю, чего он только не видел… Его трудно удивить. Не делай преждевременных выводов! Я думаю, ты должна надеяться на лучшее, — подбодрила подруга.
— Пожалуй, должна. — Эмма помогла мне отбросить сомнения. — Подойду к нему. Сейчас — самое время.
Лицо критика было напрочь лишено эмоций. О чём он думал, глядя на картины? Этого мне не удавалось угадать. Я подошла и встала рядом с ним, надёжно скрыв подлинное волнение.
Мужчина решил заговорить первым.
— Что ж… — протяжно произнёс он. — Сносно… Вполне сносно.
Я недовольно поджала губы.
— У вас определённо есть свой стиль, неповторимая особенность. Но… — В этот миг моё дыхание замерло. — Сколько вам лет, Елена?
— Двадцать пять.
— Хороший возраст. Однако в ваших картинах ещё не хватает жизни. Вероятно, к тридцати годам вы сможете написать свой первый шедевр.
На этом наша встреча закончилась. Это были вовсе не те слова, которые мне хотелось услышать.
До закрытия галереи оставалось полчаса, и я провела их, полностью отрешённая от всего происходящего.
— Жаль, что твой отец не смог приехать… Выставка — просто потрясающая! — откровенно восхитилась подруга.
— Не думаю, что папа много потерял, — настроение было испорчено. — Позови, пожалуйста, маму и Розу. Поехали отсюда! Я заберу картины завтра.
Эмма пока не знала причину моего угрюмого тона, но спрашивать ни о чём не стала и тотчас же исполнила просьбу.
Дома меня ждала атмосфера уже обитавшей здесь тишины и разочарования, прибывшего вместе со мной.
— Ты всю дорогу молчала. Может, скажешь что-нибудь теперь? — потребовала мама. — Елена! Посмотри же на меня!
Я сложила руки на груди и отвернулась к окну.
— А говорить нечего.
— Ему не понравились твои картины? — осторожно спросила сестра.
— «Сносно, вполне сносно» — так он сказал. — Я налила в стакан воды, чувствуя, что уже не в силах сдерживать огорчение. — Сносно… Нет, ну вы слышали?
— К счастью, не слышали, — мама тяжело вздохнула.
— А я, к несчастью, слышала! Четыре года упорных трудов… Уйма денег — за рекламу, выставку… И всё лишь для того, чтобы узнать, что мои картины выглядят сносно? Это ужасно!
— Могу представить, дорогая, — мама нежно обняла меня со спины. — Но всё же не стоит делать выводы, исходя из мнения всего одного человека.
— Возможно, но мнение именно этого человека играет большую роль. Сегодня о его вердикте знаю только я, но уже завтра узнают все остальные благодаря его статье. Так что триумфа не будет.
Я отпила из стакана немного воды и, словно вспомнив нечто важное, быстро ушла в свою комнату. Она была большой, светлой и скорее напоминала мастерскую, нежели спальню молодой девушки: повсюду стояли стаканы с разными кистями, холсты с набросками, мольберт, масляные краски, палитры с разбавленной акварелью, и лишь наличие деревянного шкафа и кровати напоминало о том, что это всё-таки спальня.
Присев на стул, стала очень критично и внимательно рассматривать те несколько картин, которые решила не выставлять на выставке. Нет, они были отнюдь не плохи. Для них просто не нашлось места. Каждую из своих картин я любила особенной, трепетной любовью, ни одну из них не смогла бы назвать ужасной или неудавшейся, однако лишь глубокая критичность к собственной работе может помочь создать подлинный шедевр. Вероятно, я позволила себе забыть об этом, а потому упустила нечто важное, не заметила собственных ошибок, которые всегда видны профессионалу.