Потом были тяжелейшие бои под Ишунью, в Чатырлыкской балке. К этому времени 11-я немецкая армия имела 320 тысяч солдат, 1428 орудий, 375 танков. Кроме того, Манштейну была подчинена румынская армия в 26 тысяч солдат. 51-я армия вместе с подошедшей из-под Одессы Приморской насчитывала 205 тысяч солдат, 650 орудий, 44 танка.
Боевой группой стал в те дни весь штаб 156-й дивизии. Водили бойцов в контратаки начальник политотдела В. С. Гребенкин и политрук роты Д. П. Фасоль. Секретарь дивизионной парткомиссии Ф. И. Винокуров, в прошлом зенитчик, прямой наводкой вел огонь по пехоте и танкам врага.
Беспрерывные, ожесточенные бои на речке Чатырлык вела 172-я дивизия. Одну из контратак возглавил сам комдив И. А. Ласкин. Тяжело раненный, он еще четыре дня продолжал руководить боями.
Утром 24 октября 172-я дивизия, морские пехотинцы, части Приморской армии предприняли контрнаступление. Гитлеровцы подтянули резервы.
Вспоминая бои на перешейке, Манштейн писал: «В бою с противником, упорно оборонявшим каждую пядь земли… потери были значительными. С беспокойством я видел, как падает боеспособность. Ведь дивизии, вынужденные вести это трудное наступление, понесли тяжелые потери еще у Перекопа. 25 октября казалось, что наступательный порыв войск совершенно иссяк. Командир одной из лучших дивизий уже дважды докладывал, что силы его полков на исходе».
До 26 октября 1941 г. шло сражение на Перекопском перешейке. Ценой огромных жертв противнику удалось сломить сопротивление защитников легендарной земли.
В апреле 1944 г. здесь снова шли кровопролитные бои. Нашими войсками уже были прорваны вражеские укрепления на Перекопе. Гитлеровские войска яростно цеплялись за Ишуньские укрепления, вводя в бой все новые и новые резервы. Однако победного натиска советских воинов врагу сдержать не удалось.
Четыре километра отделяют Ишунь от Красноперекопска, самого молодого города на полуострове. Его по справедливости именуют городом строителей и химиков.
Эти приметные черты Красноперекопска сразу бросаются в глаза — при въезде справа рядом с многоэтажными домами над новостройками возвышаются башенные краны; чуть поодаль видны огромные корпуса одного из первенцев советской химии — бромного завода.
С него начинался в 1932 г. город, тогда это был рабочий поселок у озера Старого. Первые строители завода увидели вокруг только бескрайнюю степь без единого признака жилья; тишину, царящую вокруг, нарушали лишь гудки изредка пробегавших паровозиков (станции Пятиозерной еще не было).
Стоял сентябрь. Было жарко и пыльно. В степи строились бараки, жили здесь поначалу и в землянках. То время — время великих строек — рождало свои темпы труда и свои нормы трудового героизма, нормы, по которым возводились Днепрогэс и Комсомольск-на-Амуре. По этим же нормам энтузиастов первых пятилеток строился Красноперекопск. В 1935 г. бромный завод был сдан в эксплуатацию. А к началу 1938 г. выросли в поселке жилые дома, школа, аптека, больница, магазины; был заложен фруктовый сад (теперь городской парк), разбиты скверы; к этому времени в поселке жило более 2000 человек.
Когда грянула Великая Отечественная война, оборудование завода эвакуировали на Урал. В 1944 г. Красноперекопск строили заново: уцелело в нем лишь несколько домов, а от заводских корпусов остались одни развалины. В 1946 г. завод уже давал продукцию.
Новый Красноперекопск.
Он не сразу стал многоэтажным городом, Красноперекопск. При въезде слева есть еще домики, кажущиеся невзрачными рядом с современными корпусами. Он не сразу стал таким зеленым. Старожилы еще помнят, как в первый год после войны диковинкой казался розовый куст, высаженный возле одного из заводских домов. Первые в Красноперекопске розы посадил А. М. Мулер, коммунист, ветеран бромного завода, старший лейтенант Советской Армии, закончивший войну на Эльбе. Теперь улицы, обсаженные деревьями, цветочные газоны возле домов, красочные клумбы в скверах — обычное явление.
Современный Красноперекопск — это не только бромный завод, но и целый ряд других предприятий. Промышленность города питают соляные озера и сырье, поступающее от сельского хозяйства района.
Некогда земли Присивашья и перекопская степь считались бесплодными, царили здесь бездорожье и нищета. «Выжженная пустыня» — так говорили путешественники и краеведы о северо-крымских степях.