А теперь, когда нашлась бумаженция, где значилось, что этот самый Фогель служил в Докучаевске комендантом — переводчик Иванков хватился дневника и выложил его Миркину.
— Ну и накатал… — пробурчал Миркин, отодвигая в сторону засиженные клопами карточки. — Охота же было!
— Предлагаю забрать его и показать Теплицкому, — сказал Иванков, листая жёлтые от времени страницы дневника, испещрённые мелким почерком офисного бюрократа. — Он прямо здесь считал потери среди солдат и техники, — Иванков водил пальцем по каллиграфическим строчкам, которые не понимал Миркин.
Миркин только чихал от пыли, которая клубами вылетала, когда Иванков листал.
— Будьте здоровы, — вежливо произнёс Иванков, не переставая листать и поднимать пыль. — Скорее всего, Фогель был по гороскопу Девой…
— Это ещё почему? — удивился Миркин, который меньше всего верил в эзотерику, предпочитая ей прагматичные физические формулы.
— Он был жутко педантичен, — пояснил Иванков, прочитывая записи немецкого коменданта, который когда-то сидел там же, где сейчас сидит Миркин. — Записывал количество потраченных патронов. Среди немцев такое часто встречалось, особенно когда Красная армия начала их теснить. Им не хватало запасов, поэтому они считали каждую крошку в надежде продержаться.
— В этом дневнике есть что-либо про «брахмаширас»? — осведомился Миркин, которому ничего уже было не интересно из-за жары, клопов и голода. Да, голод был силён, как лев, он безжалостно грыз — хуже клопов — и подводил кишки и желудок вверх, ближе к пищеводу. Миркин хотел выйти из проклятого душного архива, покинуть всех клопов и всех немцев, и что-нибудь схомячить — хотя бы чёрствую краюху чёрного хлеба.
— Сейчас, должно быть, — надеялся Иванков, поднимая удушливую пыль. — Фогель стоял как раз в Докучаевске, в то же время, когда «брахмаширас» должен был работать… Кстати, тогда Докучаевска не было ещё, а был городской посёлок Еленовские Карьеры, но это не суть важно, поэтому я не буду забивать вам голову…
— Считаете, что Фогель был вашим «фанатиком»? — уныло осведомился Миркин, которому до всего этого не было никакого дела.
— Нет, не думаю, — отказался от Фогеля переводчик Иванков. — Его не расстреляли, а просто отвезли в лагерь для военнопленных, значит, он ничего такого и не сотворил. Меня беспокоит вот этот субъект на фото, в центре. Видите, как все остальные от него отодвинулись?
«Хоть бы поскорее это закончилось», — думал Миркин, следя глазами за перемещением клопов по потолку. Вот ползут, сейчас услышат их с Иванковым дыхание и начнут отваливаться на голову, как бомбы…
— Стоп! — внезапно пискнул Иванков и застопорил свой указательный палец на одной из пыльнющих страниц. — Тут, внимание, читаю! — проревел он, словно бы объявлял старт Летней олимпиады. — Слушайте!
Миркин стал слушать: а что ещё ему делать? Барсуку повезло: сидит в прохладном бункере, без клопов, работает с «брахмаширасом», ест, когда хочет… А он?