— Вот, число: пятое марта сорок третьего года, — читал между тем Иванков, который, казалось, совсем не хотел есть. — Он пишет… — переводчик надвинул на нос очки, водил по строчкам пальцем, скрупулёзно считывая каждую буковку, перерабатывая её в своём мозгу, превращая немецкий текст в русский — для Миркина. — Вот тут: «Время десять часов шесть минут. Налетела красная авиация. Я побежал в убежище: они начали бомбить. Я молюсь, потому что вокруг меня дрожит земля. Внезапно красная авиация прекратила бомбить. Земля дрожит до сих пор: самолёты русских падают вниз. Я знаю, что это группенфюрер применил вундерваффе».
Миркин засыпал от жары и заснул бы, если бы его не будили клопы. Однако сообщение, сделанное этим весьма скаредным чудаком Фогелем целых шестьдесят восемь лет назад взбудоражило его настолько, что он даже проснулся и встрепенулся. «Самолёты падают вниз» — написал Фогель, «Машина на ногах уничтожила все танки с одного выстрела…» — писал некой Маше неизвестный солдат. Кажется, «брахмаширас» — это что-то атомное… хотя счётчик Гейгера, принесенный Барсуком, около него молчал…
— Вот что, — Иванков перегнулся через стол и схватил фотографию коменданта Фогеля из-под локтя Миркина. — Мне тоже кажется, что нам с вами удалось выделить человека, который имел прямое отношение к этому дурацкому «брахмаширасу». Вот он, — Иванков взял шариковую ручку Миркина и жирным кругом ограничил от остальных того субъекта, который гордо высился в середине фотографии, распихав остальных по углам. — Скорее всего, этот голубчик и являлся у них группенфюрером. Смотрите, Миркин, как он стоит?
— Как Теплицкий, — пробормотал Миркин, мечтая о кондиционере и холодном пиве. — Выпендривается точно так же…
— Вот именно, — согласился Иванков, постукивая колпачком от ручки по донельзя самовлюблённому лицу этого «группенфюрера», который стоял, гордо подбоченившись, и к тому же — улыбался, как какой-нибудь Том Круз. — Найти самого изобретателя мы не сможем, как бы ни пыжились: немцы секретили такие вещи, как черти. Но насколько я понял — этот человек знал, как включить «брахмаширас». Думаю, Теплицкий выпустит вас отсюда, если вы принесёте ему информацию про него.
— А вы? — удивился Миркин, единственным желанием которого сейчас было вскочить и сбежать куда подальше от мерзопакостных клопов, которые своей наглостью были хуже, чем те фашисты.
Иванков вздохнул так уныло, что Миркину показалось, будто бы переводчик собирается отбросить в духоте архива коньки, или склеить ласты.
— Мне тоже надоело тут сидеть, мне бы пепси-колы… — угрюмо проворчал Иванков, нервно листая дневник коменданта. — Однако наш с вами знакомец Теплицкий навесил на меня ещё и герб. Я должен выяснить, кому он принадлежит, а если не выясню — неуч Теплицкий объявит его своим.
День энный.
Профессор Миркин и переводчик Иванков продолжали дышать клопами. Надеясь на скорое освобождение, Миркин рьяно выискивал хоть что-нибудь о гордом человеке с фотографии Фогеля, а Иванков, нагруженный гербом — посылал разнообразные запросы в какие-то исторические университеты, в центры геральдики, даже за границу. Посылал по Интернету, притащив свой ноутбук, потому что в Докучаевском архиве компьютера и в помине не бывало. Он ещё на прошлой неделе посылал запросы в Донецк и в Киев, но Донецк и Киев не знали, чей герб висит на стене бункера, который Теплицкий уже успел именовать в свою честь. Сейчас очередь дошла до Москвы и Санкт-Петербурга. Если и там выйдет пробой — Иванков дойдёт до Берлинского университета.
У Миркина дела шли не лучше: он не нашёл ничего про группенфюрера. Только фотографию и запись о том, что сей тип умел стрелять из «брахмашираса». Всё. Архив молчал. Говорили лишь клопы, и их слово звучало так: «ЕДА!». Миркин был весь искусан, на местах укусов зудели волдыри. В который раз он не усидел на месте, швырнул всё, что читал, под стол и выскочил в сравнительно прохладный коридор прочь от клопов, духоты и Иванкова, который, не замолкая, бубнит себе под нос какую-то монотонную скучную песню. В коридоре было тихо, но нестерпимо пахло печёным, от чего у Миркина образовался град слюней, а желудок урчанием напомнил: «Вы, господин, не завтракали и не обедали, а если вы ещё и не поужинаете — я подарю вам, сэр, гастрит». Миркин добрался до лестницы и поднялся наверх, к буфету, желая купить там хотя бы, какой пирожок. В буфете работала буфетчица Лиля — ей можно дать лет двадцать пять. Она всегда всем улыбается, носит яркие блузки и рыжие волосы — ясно, что хочет изыскать супруга. Однако для этой цели ей бы не красить кукольные глазки, а сбросить килограмм двадцать — тогда у неё будет больше шансов на успех в этом нелёгком мероприятии.