— С ним женщина, — сказал Эйтел. — Этого я не ожидал. Ты не предупредил.
Глаза Дэвида вспыхнули.
— Ах, хороша, очень хороша!
Она была более чем очень хороша. Она была роскошна. Но это не имело значения. Ее присутствие здесь могло усложнить ситуацию. Кто она? Гид? Переводчик? Может, кентавриец привел собственного эксперта в области произведений искусства? Или она агент Интерпола, принарядившаяся, чтобы выглядеть как дорогая шлюха? А может, и вправду шлюха.
«Бог мне помогает, — подумал Эйтел. — Если кентавриец, так сказать, влюбился, это отвлечет его отдела. Нет. Бог помогает Дэвиду».
— Нужно было предупредить меня, что тут замешана женщина, — сказал Эйтел.
— Я не знал! Клянусь Иисусом, Марией и Моисеем, я не видел ее вчера. Но все будет в порядке. Иисус, Мария, Моисей, иди, не тормози! — Дэвид улыбнулся, подмигнул и направился к стойке— Иди к нему, слышишь? Ты меня слышишь, Эйтел? Все будет в порядке.
Кентавриец заметил красную гвоздику на лацкане Эйтела и вскинул руку жестом, очень напоминающим выдвижение телескопической трубы, а женщина улыбнулась. Это была потрясающая улыбка, и она застала Эйтела врасплох. На мгновение ему захотелось, чтобы кентавриец вернулся в свое созвездие Кентавра и женщина осталась тут одна. Он тряхнул головой, отгоняя эту мысль. Он здесь ради дела, ни во что впутываться не собирается.
— Ганс Эйтел, из Цюриха, — представился он.
— Я Анакхистос, — сказал кентавриец.
Голос у него звучал так, словно исходил из синтезатора, как, возможно, и было, а лицо представляло собой непрозрачную, неподвижную маску. Зрение обеспечивала единственная яркая полоска рецепторов на лбу, в дюйм шириной, воздух всасывался через небольшие клапаны на щеках, а для еды имелась трехгранная ротовая щель, похожая на свинчивающуюся крышку мусорной корзины.
— Мы очень счастливы, ото вы пришли, — продолжал кентавриец. — Это Агила.
Эйтел позволил себе взглянуть прямо на нее. Это было потрясающе, но мучительно, как глядеть на солнце. Волосы у нее были рыжие и густые, изумрудные глаза широко расставлены, губы полные, зубы блестящие. Облегающее платье, неотчетливо футуристическое, из металлической сетки, зеленое, мягкое. Она напоминала искусственное трехмерное создание, одну из тех нереальных, идеализированных женщин, которые иногда появляются в рекламе коньяка или горнолыжного курорта. В такой непомерной красоте есть что-то причудливое. Профессионалка, решил Эйтел.
— Это огромное удовольствие для меня, — сказал он, обращаясь к кентаврийцу. — Встретить коллекционера вашего уровня и иметь возможность помочь…
— И нам очень приятно. Мне вас очень настойчиво рекомендовали. Сказали, что вы знающий, заслуживающий доверия, осмотрительный…
— Таковы традиции нашей семьи. Меня готовили к этой профессии.
— Мы пьем мятный чай, — сказала женщина. — Присоединитесь к нам?
Голос у нее был теплый, глубокий, акцент нераспознаваемый. Шведка? Бывают рыжеволосые шведки?
— Прошу прощения, для меня это немного слишком сладко, — ответил Эйтел, — Может, немного бренди…
Появился официант — будто по телепатической команде. Эйтел заказал курвуазье, а женщина еще чаю.
«Очень спокойная, очень доброжелательная», — подумал Эйтел.
И представил себя в постели с ней: как он запускает пальцы в эту густую рыжую гриву, скользит губами по стройным бедрам. Эта фантазия вызывала приятное чувство, но по-настоящему не волновала — пустая мечта, легкая, милая, не вызывающая ни усиления сердцебиения, ни других проявлений страсти. Хорошо. Первый опасный момент прошел, он снова держит себя в руках. Интересно, кентавриец «снял» ее на вечер или на более долгий срок?
— Мне нравится марокканский чай, — заметила она. — Он такой замечательный, такой сладкий. Сладкое — моя страсть. Думаю, я на него подсела.
Официант наливал чай традиционным способом, с высоты трех футов. Эйтел сдержал дрожь. Марокканская кухня в целом восхищала его, но чай ужасал: слишком много сахара, прямой путь к диабету.
— Вам тоже нравится мятный чай? — спросил он чужеземца.
— Он удивительный, — ответил тот. — Одна из самых удивительных вещей на этой удивительной планете.
Эйтел понятия не имел, искренен ли кентавриец. Он, как и большинство людей, проявлял большой интерес к психологии инопланетян на протяжении десяти лет, прошедших после отмены галактического карантина, когда они начали появляться на Земле en masse[1]. Он много знал о них, однако разгадать кентаврийцев оказалось почти невозможно. Если они как-то и проявляли свои чувства, это носило характер кратковременной и, возможно, даже воображаемой пульсации их «резиновой» кожи. У Эйтела была теория, что их кожа слегка обвисает, когда они довольны, и натягивается, когда напряжены, но эта теория имела под собой очень мало оснований, и он не придавал ей серьезного значения.