Правительство Бухарской республики было напугано размахом восстания. Лидеры младобухарцев опасались, что в результате восстания власть перейдет в руки басмачей, а сами они останутся у разбитого корыта. Младобухарцам следовало обратиться к народу, решительно начать социалистические преобразования и, наконец, призвать на помощь войска Советского Туркестана. Но народа и Красной Армии младобухарцы боялись не меньше, чем басмачей.
Коммунистическая партия Бухары, занятая тяжелой борьбой с правыми оппортунистами, оказалась не в состоянии очистить правительство от предательских буржуазно-националистических элементов. Все усилия коммунистов были направлены на то, чтобы сохранить боеспособность молодых национальных частей Бухарской республики. Эта огромной важности задача была поручена заместителю военного назира большевику Николаю Андреевичу Веревкину-Рахальскому. Веревкин-Рахальский делал все, чтобы оградить революционные части от проникновения в них предателей. И в том, что большинство этих частей остались верными революции, немалая его заслуга. Одним из ближайших помощников Веревкина-Рахальского в создании национальных частей был командир 1-го Бухарского кавалерийского полка Ибрагим Павлович Бикжанов, окончивший Военные национальные курсы, созданные по инициативе М. В. Фрунзе.
Выше я уже писал, что гарнизон Самаркандского боерайона составляли полки 1-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады и 4-й Туркестанской стрел-ковой дивизии. Начальником гарнизона был командир дивизии Г. Д. Базилевич.
Перед 1-й отдельной кавалерийской бригадой стояла задача ликвидировать мелкие шайки местных курбашей. Для координации политических и военных действий, а также для пресечения незаконных действий отдельных командиров Красной Армии была создана специальная комиссия по борьбе с басмачеством. В эту комиссию входили представители военных и гражданских властей, а также представители ЧК.
В начале 1922 года в Самарканд стали доходить тревожные слухи о положении в Восточной Бухаре. Их распространяли беженцы, покинувшие родные места из-за господствовавшего там кровавого террора. Просачивались эти слухи и официальным путем.
Бойцы бригады волновались и часто говорили: «Что же это такое? Сколько наших товарищей погибло при освобождении Восточной Бухары! Выходит, все зря?
Почему вывели бригаду? Если бы мы были там, все было бы спокойно».
Мы терпеливо разъясняли бойцам положение, хотя и понимали законность их возмущения.
Помня указание Михаила Васильевича Фрунзе, что успех борьбы зависит от того, какие сложатся у нас отношения с местным населением, я часто совершал поездки по боерайону. Эти поездки, почти без охраны, в сопровождении лишь двух — трех коноводов, вызывали у дехкан уверенность в прочности Советской власти и помогали мне легко и просто завязывать нужные знакомства и связи.
Как-то во время одной из таких поездок я встретил на перевале Тахта-Карача председателя Бухарской ЧК Мухитдина-Максума. С ним был крупный отряд мили-ционеров. Я спросил Максума, зачем он едет в Бухару. Максум ответил, что в Китабе неспокойно, что можно ждать появления оттуда шайки.
Мне очень хотелось задержать Максума, но, имея трех коноводов, об этом нечего было и думать. К тому же я тогда еще не знал, что Мухитдин-Максум, разоблаченный впоследствии как предатель, ехал на свидание с Энвер-пашой, который заканчивал приготовления к открытому выступлению.
Возвратившись в Самарканд и подъезжая к казармам бригады, я услышал громкие, возбужденные голоса. Первой мыслью было: митинг! Но кто его созвал и по какому поводу?
А дело обстояло так. В мое отсутствие в бригаду из Оби-Гарма пришли молодые таджики, которые помогали нам восстанавливать идущую по карнизу дорогу на Гарм. Они рассказали бойцам о том, как был зверски замучен аксакал Оби-Гарма Ахназар, и показывали бойцам кровавые рубцы на спинах.
Красноармейцы потребовали, чтобы был созван митинг. Узнав об этом, Базилевич приехал в бригаду, не разобравшись в обстановке, накричал на бойцов и приказал разойтись. Но казаки отказались выполнить приказ начальника гарнизона.
Поговорив с бойцами, я предложил им разойтись по казармам, и они беспрекословно подчинились. А через час в штабе дивизии у меня произошло неприятное объяснение с Базилевичем. Он сказал, что требование бойцов выступить в поход в Восточную Бухару противоречит национальной политике партии. Я возразил, что наша национальная политика не осуждает, а, наоборот, поощряет чувство пролетарского интернационализма и что я горжусь своими бойцами, которые так близко принимают к сердцу события в Восточной Бухаре, где у них осталось много друзей среди дехкан. Меня поддержали присутствовавшие при беседе комиссар дивизии Хасис и начальник политотдела Левин.