Возбужденная толпа застыла в напряженном молчании. Кто-то схватил Усманова за плечо и крикнул:
— Не слушайте его, правоверные, он кафир! Но никто не обратил на этот выкрик внимания.
Усманов почувствовал, что его прием удался, и, спокойно кинув в рот щепотку наса[4], стал рассказывать о революции в России, о том, что дехканам надо немедленно поделить бекскую землю, создать в кишлаках Советы и начать новую жизнь.
Примерно так же действовали и другие политбойцы. Но утверждать, что в этот день нам удалось привлечь на свою сторону всех, кто был на базаре, — значит говорить неправду. Так или иначе, работа наших политбойцов не прошла бесследно. Дехкане поняли, что ненавистной народу колониальной политике царизма уже нет возврата, что части Красной Армии пришли в Китаб с единственной целью помочь дехканам освободиться от гнета ишанов и беков.
Мы и впредь часто использовали базары для массовой работы среди населения. Все, что дехкане слышали на базаре, становилось известно в кишлаках тысячам людей.
В день вступления наших частей в Китаб мне довелось быть свидетелем того, как разбуженное самосознание народа проявлялось в действии.
Китабский и шахрисябзский беки бежали столь поспешно, что не успели захватить с собой свои гаремы. И произошел такой любопытный случай. Проезжая по окраине Китаба, мы увидели у арыка, в тени карагачей, группу женщин. При нашем приближении женщины поспешно закрыли лица чадрой. По парандже, шелковым шальварам и дорогой обуви я понял, что эти женщины принадлежат к богатому сословию. Спрашиваю по-узбекски:
— Кто такие?
Молчат. Повторяю вопрос. Наконец одна из женщин заговорила. Оказалось, что это жены бека. Они решили вернуться к родителям. Красноармейцы оживились, стали задавать женщинам вопросы. Я выступал в роли переводчика. Женщина, заговорившая первой, спросила:
— Правда, что русские будут снимать с нас паранджу?
Я сказал, что насильно никто паранджу снимать не будет. Но хорошего мало носить на лице сетку, под которой можно задохнуться.
— Ведь вы не прокаженные, — сказал я. — Зачем же вам прятать лицо?
Женщины засмеялись.
Та, с которой я разговаривал, слегка приподняла край чадры. Один из красноармейцев вслух заметил:
— Красивая, дьявол!
Я перевел его слова, и женщина не осталась равнодушной к комплименту.
Меня стали спрашивать, кто я такой, откуда знаю узбекский и правда ли, что русские женщины сами выбирают мужей.
Эти вопросы заинтересовали всех женщин. Но вдруг заговорила женщина, одетая наряднее других. Она начала стыдить остальных. Я понял, что это старшая жена. Между женами вспыхнула перебранка.
— Если жены беков стали заниматься политикой — эмиру труба, — сказал мой коновод.
Оказалось, что бекских жен просвещал поливальщик бекского сада. Он заинтересовал меня, и я решил разыскать его. У входа в сад мы увидели толпу дехкан, среди которых выделялся молодой красивый узбек.
— Не дам воды, пока сад не полью! — кричал он.
— Бекский пес, открывай воду! — неслось со всех сторон.
— Я не пес, — отвечал парень. — Бека нет — сад остался. Зачем саду пропадать?
Мы приблизились к толпе, и дехкане окружили нас. Размахивая кетменями[5], они стали дружно жаловаться на поливальщика, который не давал им воды. Сквозь толпу ко мне пробился молодой узбек.
— Нехорошо они говорят, — сказал он, глядя на меня снизу вверх и придерживая рукой повод моего коня. — Мой, твой… Все сейчас мой, твой. Такого сада в Китабе больше нет. Зачем же ему пропадать?
— Правильно, — сказал я. — Пропадать саду нельзя. Но надо дать сначала воду беднякам, а потом поливать сад.
Дехкане тут же стали разбирать запруду, и поливальщик с огорчением махнул рукой. Я разговорился с ним. В голове у него царила страшная путаница. Наряду со здравыми мыслями в ней уживались самые нелепые предрассудки.
— Зачем ты сказал бекским женам, что с них будут срывать чадру? — спросил я его.
Он засмеялся и сказал:
— Мало-мало пугал их… Они не хотели уходить из гарема.
Умаров (так звали поливальщика) сообщил нам, что главари эмирского ополчения бежали в Лянгар, Кошуль и Ташкурган, откуда легко было уйти в Восточную Бу-. хару через Сангардакский перевал.
Поливальщик очень сочувственно относился к Красной Армии и охотно согласился остаться при штабе бригады проводником.
Конфликт из-за воды, который произошел на наших глазах, был очень характерен для Бухары того времени. Поливальщик слышал, что Советская власть объявила все богатства общим достоянием, но не учитывал психологии дехкан, которые прежде всего беспокоились о собственном хозяйстве и стремились использовать свои новые права в личных интересах.