— Как же я возьму обратно скотину, за которую не могу уплатить денег? Все соседи будут считать меня вором! Если же я скажу им, что сам бай подарил мне волов, они ни за что не поверят! Нет, как сделано, — пускай так и будет. Веди волов обратно в свою усадьбу и не тревожь меня по ночам.
Так сказал старик и ушёл в кибитку. Он спустил ковёр, заменяющий двери, а старуха принялась варить похлёбку для своего дорогого сыночка. Но Ярты уже не было в доме.
Теперь слушай, что было с толстым баем.
Волк жаден, но бай ещё жаднее. Он не хотел бросить волов на дороге, он не хотел угнать их в пески пустыни, а хотел выручить за волов большие деньги.
Он сказал:
— Я спрячу скотину в тутовой роще за аулом, а утром продам волов на базаре.
Так решил бай и погнал волов по дороге. Конечно, он не видел Ярты-гулока, который опять сидел на своём любимом месте, между высокими воловьими рогами. Если бы бай знал, что на волах сидит мальчишка, он бы понял, почему волы бегут направо, когда он велит им бежать налево. Он бы знал, почему волы бегут назад и грозят ему страшными рогами, когда он гонит их вперёд своей длинной хворостиной.
Так они колесили по аулу до рассвета и до рассвета не могли добраться до тутовой рощи. Бай измучился, сел на краю дороги и заплакал от злости.
Он сел как раз рядом с виноградником муллы. А мулла был сварлив и умел кричать громче, чем сотня старых женщин. Случилось же так, что волы подобрались к кустам винограда и принялись объедать молодые листья вместе с цветами. Тогда мулла выбежал из дома и стал кричать на бая. Мулла поднял свои руки к небу и завыл, как шакал:
— О нечестивец! Ты связался с самим шайтаном! Эти звери погубят тебя и твоих внуков, твоих детей и твоих правнуков, как погубили мой виноградник! Убей их или плати деньги за виноград. Если ты этого не сделаешь, сам бог-аллах отвернётся от тебя на том свете!
Крик муллы разбудил весь аул. Прибежали люди и стали спорить: одни кричали, что мулла прав, другие кричали, что бай не виноват, и никак не могли сговориться между собой.
А про волов все забыли.
Голодные волы подошли к баю и стали жевать полу его нарядного шёлкового халата. Они думали, что это не зелёный халат, а черкиз-трава, которая бывает весной зелёной и сочной. Пока люди спорили, заколдованные волы съели половину халата, и только тут все заметили, что случилось с почтенным баем.
Люди перестали спорить и принялись хохотать. Нищие батраки — и те смеялись над гордым баем. Никогда еще знатный бай не видал такого позора! Он завизжал от злости, схватил палку и погнал волов в пески пустыни.
Но разве уйдёшь от беды, если она у тебя за плечами. Так было и с богачом.
Когда толстый бай пригнал волов к песчаному морю, он достал свою камачу-нагайку с резной серебряной рукояткой и изо всей силы хлестнул волов, чтобы они ушли от него подальше. Он даже заплакал от досады, потому что ему было очень жаль волов, за которых на базаре можно было взять хорошую цену. Растирая рукавом слёзы, он поплёлся к своей усадьбе.
Пройдя сто шагов, бай оглянулся, чтобы посмотреть, как далеко ушли волы, и увидел, что заколдованные животные неторопливо идут следом за ним. Бай закричал, замахал руками и побежал по дороге. Но волы тоже побежали. Он сворачивал направо, но и волы бежали направо. Он сворачивал налево, и волы сворачивали налево! Солнце уже стояло над головой, а они всё еще бегали по пустыне.
Наконец бай пустился на хитрость: как заяц, он присел за барханом и прикрылся кустом черкиза. Но волы тотчас же оказались рядом и преспокойно принялись уплетать зелёные листья.
Толстый бай побежал на четвереньках, как черепаха, пополз, как ящерица, по пустыне и спрятался на дне сухого арыка. Когда он выглянул, он увидел, что упрямые животные стоят перед ним.
Три дня продолжалась погоня. Три дня и три ночи скитался бай по пустыне. Что только он ни выдумывал, чего только ни делал, чтобы избавиться от проклятых животных: он зарывался в песок с головой, карабкался на стены старинных башен, которые стоят над песками, как грозные часовые, он прыгал в глубокие каменные колодцы, но нигде не мог спрятаться от чудесных волов.
Толстый бай стал худым, как щепка, как подушка, из которой вытрясли все перья, как бурдюк, из которого вылили всё вино до капли. Его одежда превратилась в лохмотья. Он сел на песок и завыл, как гиена:
— Ай, вах! Нет на земле несчастья, равного моему несчастью! Пойду к старику, поклонюсь ему в ноги, посулю ему самого жирного барана, лишь бы он избавил меня от этих упрямых чудовищ!
И бай побежал к старикову дому.