— О умнейший из верблюдов, подойди поближе и дай нам насладиться твоей мудрой беседой.
Но верблюд не подошёл, он издали поклонился хану и учтиво промолвил:
— Эй, мой хан, ты одет в шелка, а твои советники — в бархат. Недостоин я подойти к тебе без попоны.
Тогда хан ещё больше удивился и велел покрыть верблюда своим самым лучшим парчёвым халатом. Учтивый верблюд ответил:
— Благодарю тебя, щедрый хан! Теперь, когда моё исхудалое тело покрыто попоной, я могу приблизиться к тебе и сказать, что я не тот, за кого ты меня принимаешь, а ты говоришь не с тем, кого видишь, и смотришь не на того, кто с тобой говорит!
Хан ничего не понял из того, чтО ответил ему верблюд, но, поражённый мудростью животного, воскликнул:
— Но кто же ты?
Ярты не растерялся и ответил за верблюда:
— Я — знаменитый учёный, математик, строитель дворцов и целитель болезней! Знания мои я получил от отца моего отца, а отец моего отца получил их от отца своего отца, а отец отца его отца… — верблюд говорил очень долго, так долго, что хан даже задремал, но он не посмел перебить хотя бы словом поток красноречия учёного верблюда. Когда же верблюд закончил свою речь, хан воскликнул:
— О премудрый! Я не знаю, кто был твой отец и отец твоего отца и отец отца твоего отца, но я вижу, что все они были великими мудрецами. Почему же ты стал верблюдом?
И верблюд ответил:
— Повесть моей жизни длинна и печальна, как дорога пустыни. Тысячу лет назад я строил хрустальный мост от земли до неба. Я строил его для злой и коварной волшебницы-пери. Но однажды я поссорился с ней, и она превратила меня в верблюда. Однако я сумел сохранить все свои знания и свою мудрость и сейчас, грозный хан, хочу предостеречь тебя от больших несчастий!
Так сказал верблюд, и хан затрясся от страха. Он вскочил с парчёвых подушек и закричал:
— Говори, мудрейший, всю правду и ничего не бойся!
Верблюд ответил:
— Не строй плотины, как советует тебе коварный визирь! Помни: прежде чем войти в твоё ханство, твоя река протекает через много земель и царств и повсюду теряет воду. Не в твоих землях надо строить плотину, — её надо строить там, где снега питают реку, — на вершинах высоких гор. Вот тогда ты завладеешь всей водой под солнцем и, не вынимая меча из ножен, победишь всех владык вселенной!
Верблюд кончил и поклонился хану, а хан обнял его колючую шею и поцеловал верблюда прямо в губы. Однако премудрому верблюду такой поцелуй пришёлся не по вкусу: он закричал, замотал головой и хотел уже брыкнуться, но Ярты во-время крикнул ему:
— Хык-чек! — и премудрый верблюд опустился на колени перед расстроенным ханом.
— Да будет так! — сказал владыка земли. Но тут поднялся старший визирь. Он испугался, что у хана появился новый любимец, и зашипел, как ядовитая змея:
— Позволь же спросить тебя, о чужеземный мудрец, кто, кроме орлов, может подняться к снежным вершинам, — туда, где наша река берёт своё начало?
— Я, — спокойно ответил верблюд. — Я, который построил хрустальный мост для пери, дворец из птичьих косточек — для добрых джиннов, беседку из огненных языков — для царя шайтанов! Я построю плотину в высоких горах и всю воду отведу во владения великого хана.
Визирь замолчал, а хан за такую услугу стал предлагать премудрому верблюду несметные сокровища. Но верблюд гордо ответил:
— Мудрецы не нуждаются в подарках. Оставь свои сокровища при себе, я и без них построю плотину. Дай мне на дорогу только мешок рису и бурдюк масла и жди моего возвращения тридцать три года и тридцать три дня. Я вернусь в пятницу после большого дождя.
— Да будет так! — сказал благодарный хан, и тотчас же слуги нагрузили верблюда рисом и маслом и даже повесили ему на шею золотой колокольчик, хотя учёный верблюд упорно отказывался от такого дорогого подарка.
Потом хан и все его визири и приближённые проводили говорящего верблюда за ворота и, вернувшись во дворец, стали ждать обещанной пятницы после большого дождя. Но дожди над песками выпадают редко и даже очень редко, и поэтому долго и очень долго пришлось ждать хану возвращения говорящего верблюда.
А вода попрежнему текла к бедным аулам. Она журчала в быстрых прозрачных арыках, и каждую весну зеленели на полях пшеница и хлопок. Зеленели потому, что там, где вода, — там и жизнь, — как говорит старинная мудрость.
Так я сказал, а что не сказал, — другие придут и скажут.
СЕРЕБРЯНАЯ ТЮБЕТЕЙКА
Было ли это или не было, — жил старый падишах, властелин земли и воды, повелитель народов и городов, хозяин дворцов и несметных сокровищ. Но дороже всех сокровищ была для него дочь — Хан-Салтан, прекрасная, как ветвь цветущего миндаля. Не чаял в ней души падишах, но люди знали, что красавица зла и упряма. С малых лет её окружали тысячи слуг, и достаточно было сказать ей слово, как все бросались исполнять её желание. И даже воля самого падишаха не была для неё законом. Падишах сказал своей дочери:
— О Хан-Салтан! Я уже стар и сед. Не пора ли тебе избрать жениха по сердцу, чтобы я мог при жизни порадоваться твоему счастью и, умирая, передать своё царство в надёжные руки?
Но красавица сказала:
— Нет, не пора.
Тогда падишах нахмурил брови и воскликнул:
— Не о себе думай — думай о царстве! Мало ли в наших землях отважных джигитов и прославленных доблестью пехлеванов. Мало ли юношей прекрасных, как молодой месяц, и мудрых своей учёностью. Тебе остаётся только выбрать. Такова моя воля. Ты завтра же назовёшь своего избранника.
Красавица упала на ковёр и зарыдала, а падишах удалился.
На другой день злая красавица вошла в покои отца-падишаха, села на шёлковую подушку и, опустив глаза, сказала:
— Я согласна, отец.
— Кто же избранник? — воскликнул падишах. — Кто будет властелином земли и воды, повелителем народов и городов, хозяином дворцов и несметных сокровищ? Назови его!
— Он сам назовёт себя, — отвечала красавица. Но отец не понял её ответа. Тогда красавица рассмеялась и, сняв с головы нарядную, вышитую серебром, тюбетейку, сказала:
— Ты видишь эту тюбетейку, отец? Второй такой нет во всём нашем царстве. Я прикажу слугам повесить её на вершине самого высокого минарета. И тот, кто снимет её оттуда, — будет моим мужем и наследником твоего царства.
Так сказала красавица и убежала. Тотчас же сотни слуг поспешили к мечети, по крутой лестнице вскарабкались они на кровлю самой высокой башни, на верхушке которой блестел позолоченный полумесяц, и на верхний острый рог полумесяца повесили тюбетейку дочери падишаха. А двери башни забили листами кованой меди, чтобы никто не мог взойти наверх по ступеням.
Затрубили в трубы глашатаи-карнайчи, объявляя людям волю гордой красавицы, и молодые бесстрашные джигиты стали стекаться со всей страны к столице царства, где на площади, перед дворцом падишаха, возвышался стройный, как пальма, и гладкий, как слоновая кость, минарет главной мечети.
Отважные на могучих конях пытались доскочить до вершины башни, но падали вниз и разбивались насмерть, так и не достав серебряной тюбетейки. Осторожные упорно карабкались вверх по гладким стенам, но и осторожных постигала та же участь. А злая царевна смотрела из окна своей спальни и смеялась. Ни жалость, ни участие ни разу не постучались в её злое сердце. И так было каждый день.