Он заметил, что меня не приводят в восторг его рассуждения о будущем человечества, и, взяв в руки палочку, начал рисовать на песке карту, желая показать мне, как далеко уже подвинулись приготовления к военной экспедиции.
— Великий царь завоюет Грецию на суше, — говорил он, — построит мост через Геллеспонт, и армия сможет легко переправиться во Фракию. Фракийские полуострова уже перекопаны, так что флоту вовсе не придется выходить в открытое море, сопровождая войска. Эта подготовка продолжалась целых девять лет. Когда армия отправится из Азии в Европу, каждый ее шаг и каждый дневной переход будут много раз просчитаны. Правда, Афины уговаривают другие греческие города сопротивляться и пускают на строительство кораблей все доходы от своих серебряных рудников, но вообще-то афиняне растерянны, намерены сдаться, хотя и надувают щеки, трубя о сопротивлении захватчикам.
Ксенодот слабо улыбнулся и добавил:
— Даже дельфийский оракул колеблется и говорит неясно.
Он проникновенно посмотрел мне в глаза и продолжал:
— Но захват материковой Греции — это всего лишь одна из целей великого царя. Ты и сам знаешь, что терзаемые внутренними раздорами города этой части Греции значительно беднее богатых греческих городов на западе. Послы из Афин и Спарты ездят сейчас к своим землякам, живущим в Италии и на Сицилии, и просят у них помощи, понимая, что будущее лето станет для Греции роковым. Наша подготовка так тщательна, что мы не сумеем сохранить в тайне время выступления. Для великого царя будет большой удачей, если ему удастся развязать войну между могучими сицилийскими городами на западе. Карфаген недавно заключил с нами соглашение о том, что он соберет довольно сильную армию и переправит ее на северное побережье Сицилии — главным образом для того, чтобы освободить Гимеру от гнета Сиракуз. Но Карфаген не справится самостоятельно с переброской своего войска по морю, ему необходима помощь тирренского флота. Было бы также прекрасно, если бы и этрусские города выставили готовых сражаться мужчин, ибо всем известно, что карфагеняне лучше умеют торговать, чем воевать. Совет Карфагена обратится с такой просьбой к Союзу этрусских городов осенью, когда этруски соберутся, чтобы решать свои важнейшие дела. Он соединил кончики пальцев и сказал:
— Вот почему я приехал в Рим. Отсюда, из этого независимого города, так непохожего на другие, очень удобно наблюдать за этрусками. Я не имею права, да мне и попросту запрещено открыто участвовать в переговорах. Внешне все должно указывать на то, что тиррены и карфагеняне решили объединиться в борьбе против греческого гнета. Этруски даже не должны знать, что персидский царь оплачивает вооружение карфагенян, но для влиятельных и богатых тирренов не должна быть тайной возможность победы над греками на западе. Мне кажется, что боги могут не дать им больше такой возможности.
Я вынул кувшин с вином из источника, где оно охлаждалось, и наполнил кубки. Вершины холмов уже порозовели, и темнота опускалась на их склоны. В сумерках вино и розы пахли еще сильнее.
— Ксенодот, — отозвался я, — будь искренним. Такая большая подготовка и такая огромная армия не могут быть созданы только для завоевания Греции. Чтобы убить комара, не требуется молот.
Он рассмеялся, встретил в темноте мой взгляд и признался:
— Когда Греция подпадет под власть персидского царя, нашим следующим шагом станет переправа армии через море сюда, в Италию. Но это будет еще не скоро. Надеюсь, ты понимаешь, что великий царь никогда не обидит своих союзников и ограничится требованием земли и воды от дружественных городов. Ему хватит одного-единственного камня, вынутого из городской стены, чтобы персов признали победителями.
Было очень странно, что я, который в юношеские годы с таким пылом участвовал в ионийском восстании и сражался с персами, теперь без колебаний принял сторону прежних врагов. Персов я и впрямь ценил куда выше, чем греков, чье государство уже отжило свое. Выбор этот я совершил сознательно и добровольно и вновь — в который уже раз! — вступил в единоборство со слепыми силами судьбы.
Вот что я ответил Ксенодоту:
— У меня есть друзья во многих этрусских городах, и я охотно отправлюсь туда, чтобы поговорить обо всех этих делах еще до того, как их правители соберутся вместе и вобьют гвоздь нового года в деревянную колонну храма в Вольсинии. Я не перестаю удивляться этрускам и очень уважаю их и их богов. Ради собственного спокойствия и ради будущего они должны поддержать поход карфагенян — если, конечно, хотят сохранить господство на своем море.
Ксенодот скрестил руки на груди и мягко сказал:
— Ты не пожалеешь о своем решении, Турмс. За себя ты также можешь не бояться. Я многое узнал о тебе в Эфесе и говорил потом с великим царем. Он не считает тебя виновным в поджоге храма и даже отчасти благодарен тебе, ибо этот пожар обязывает его вести безжалостную войну с Афинами. Короче, пятно с твоего прошлого смыто.
Я гордо сказал:
— Мое преступление касается лишь меня и богов. Люди тут ни при чем.
Ксенодот помолчал, а потом заговорил о другом. Он рассказал, как южный ветер загнал его некогда в Посейдонию и какие оскорбления он должен был там выносить из-за того, что на нем были надеты персидские шаровары. Эти воспоминания заставили его смеяться, и он добавил:
— Что до этрусков, то ты лучше меня знаешь, какие там царят отношения и как следует себя вести. Если тебе потребуется персидское золото, то ты получишь его столько, сколько нужно. Позднее ты непременно будешь вознагражден за каждый тирренский военный корабль и за каждого этрусского солдата, который примет участие в карфагенском походе в Гимеру — независимо от того, чем он кончится. Еще раз повторяю: великий царь хочет, чтобы греческая армия увязла в войне на западе и не мешала ему во время его собственной военной кампании.
— Мне не нужно персидское золото, — ответил я. — У меня и без него достаточно денег. Разве разумно будет, если я начну повсюду звенеть персидскими монетами? Во-первых, этруски недоверчивы, а во-вторых, честолюбивы. Хорошо бы, если бы мне удалось убедить их, что речь идет о будущем их приморских городов.