– Чем могу быть полезен, милостивый государь?
Немного озадачили Гангрубера и слова с интонацией, и вполне доброжелательный взгляд еще не дряхлого, еще полного сил старика.
– Мне назначена встреча, – кратко ответил Дитрих, чуть было не сплоховав и не добавив «почтеннейший», что было неприемлемо в разговоре дворянина с простолюдином.
– Позвольте приглашение, ваше благородие, – протянул руку за бумагой старик, тоже сразу признавший в собеседнике бывшего служивого… притом офицера.
– Видишь ли… – немного замялся разбойник, вдруг засомневавшись, стоит ли показывать охраннику прихваченную с собой записку дамочек, – …я обычно обитаю в таких местах, докуда ни посыльные, ни скороходы не добегают…
Вот тут-то и должно было случиться то, чего Дитрих так боялся, но в то же время на что в глубине души надеялся. Его должны были не пустить внутрь, в тот длинный, светлый, обставленный предметами роскоши коридор, начинающийся сразу за дверью. Лишь для проформы задав парочку-другую вопросов, старик должен был так же вежливо и деликатно попросить его удалиться. Но этого, как ни странно, не произошло. Видимо, кто-то могущественный на земле, а быть может, и на Небесах очень желал, чтобы эта встреча состоялась.
– Квирт, глянь-ка, – не повернув головы, приказал ветеран одному из троицы подручных, а затем, понимающе улыбнувшись, вновь обратился к гостю: – А вас, милостивый государь, я осмелюсь попросить, немного откинуть назад капюшон. Прошу прощения за беспокойство, но нам по долгу службы нужно узреть ваше лицо.
Дитрих послушался, тем более что упорствовать было не в его интересах. «Впустят так впустят! А коли нет, в лес вернусь! Считай, в город зазря прогулялся, но это такие пустяки…» – резонно рассудил разбойник и скинул с головы капюшон, встряхнув копной сальных, давненько не мытых, длинных волос. Тем временем охранник, стоявший по центру, то есть точно у старика за спиной, полез за пазуху и что-то оттуда достал. Гангрубер не видел, что это был за предмет, но по шуршанию догадался, что это лист бумаги.
– Кажись, он, – неуверенно промямлил парень после того, как с четверть минуты вертел лист в руках.
– А ты приглядись, Квирт, приглядись! Чай не тыкву на базаре выбираешь! – приказал ветеран, не повысив голоса, но тем не менее многообещающе сурово.
– Точно, он это! – интенсивно закивал головой проштрафившийся подручный, в надежде избежать наказания за нечеткий ответ, недопустимый при данных обстоятельствах. – И рожей… простите… то бишь лицом схож, и вон шрамюга какая!..
– Заткнись! – процедил сквозь крепко сжатые зубы все же выведенный из себя старший охранник, однако уже через миг взял себя в руки. – Закрой рот и проводи нашего гостя наверх!
– Оружие здесь оставить? – спросил Дитрих, не столь обрадованный, сколь пораженный, что у служителей ресторации имелся его портрет, к тому же, видать, довольно точный.
– В этом нет необходимости, милостивый государь, – ответил старик, вновь согнув голову в почтительном поклоне. – Пригласившие вас особы будут обрадованы такому скорому появлению. Вас к ним сейчас же проводят, однако перед тем, как вы переступите порог «Рева Вепря», позвольте смиренно предупредить, что в нашем заведении имеются некие очень строгие правила…
– Какие еще правила?! Танцовщиц за ляжки не лапать, светильники не воровать?! – нарочито грубо пошутил Гангрубер и довольно громко захохотал над сомнительной шуткой. Любой герканский дворянин на его месте должен был поступить именно так и никак иначе.
– И это тоже, – дипломатично улыбнулся страж, – но я имел в виду иные, более серьезные нарушения. Вам запрещается заходить в другие комнаты, и если в коридоре кого-либо случайно встретите, прошу вас, храните молчание. Наш хозяин не любит болтливых гостей, и если вы ослушаетесь, то…
– …то моя нога больше никогда не переступит порог вашего уважаемого заведения, – перебил собеседника Гангрубер, совсем не собиравшийся тайком подглядывать в замочные скважины и выпытывать у попавшейся на глаза прислуги, что же здесь происходит.
– …то ваша нога вообще больше никуда не ступит! – продолжил свое высказывание охранник, лишь немного подкорректировав его.
На долю секунды маска учтивости спала с лица старика, а в его умных глазах проявилось истинное отношение ко всем тем мерзавцам, что приходили в «Рев Вепря», так же, как Дитрих, тайно, под покровом ночи. «Только оступись, гаденыш, и я с удовольствием тебя прирежу! Эх, если бы не нужда, если бы не старость, не ходил бы здесь в холуях, а душил бы подонков вроде тебя собственными руками!» – прочел Дитрих во вспыхнувшем и тут же померкшем взоре.