— Я?
Такое ощущение, что Доминик должны были все.
Скорпиус хотел было что-то возмущенное произнести, но подавился внезапно кофе и издал что-то вроде предсмертного хрипа.
— Что? — перепугался Ал, хлопая друга по спине.
Указав в сторону Стефана Карреля, который уже шагал с друзьями на урок дуэлей, Скорпиус дрожащим пальцем тыкал в сторону.
— Да что?
— У него там… пентаграмма…
Действительно, на аккуратном портфеле шармбатонца мелькнул чудом значок с пентаграммой, и Ал бы его точно не увидел, сколько не поправлял бы очки, если бы Скорпиус не тыкал пальцем.
— И что?
Малфой вдруг обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.
— Тихо-тихо-тихо. Тихо.
Видимо, поперла мысль.
***
И мысль действительно поперла, но в таких масштабах, что адекватному человеку представить сложно. Особенно, учитывая что разгадку тайны второго испытания Скорпиус продумывал полтора часа, прогуляв урок.
— Я все понял, — проговорил он, собрав Доминик и Ала в штабе (в башне гадалки Флио). — Это оказалось элементарно.
И только Доминик хотела уточнить, как Скорпиус, отперев заклятием замок классной комнаты гаданий, метнулся к доске и схватил мел.
— Турнир принимает Шармбатон. В слове «Шармбатон» три слога. В словах «Хогвартс» и «Дурмстранг» по два слога. Три и два. Умножаем — получается шесть. Запомните, — проскороговорил Скорпиус, уже записывая формулы на доске. — Всего три чемпиона. И три ключа. Три прибавить три — шесть. Идём дальше. В первом туре было шесть чудищ. Что имеем? Правильно, три шестерки, 666 — число дьявола. Участники турнира — связаны с дьяволом. Отсюда выходит, что чемпионы — всадники апокалипсиса: Рада — Война, потому что воительница, ты, Доминик — Голод, потому что голод равен сладострастию и…
— Эй!
— Я прошу внимания! — верещал Скорпиус. — А Стефан — Мор, потому что он с Монпелье, что на юге Франции, а юг Франции в Средние века пострадал от чумы больше других мест Европы.
— Э…
— Четвертый всадник — смерть, может ожидать допустивших ошибку на испытаниях. Смерть ожидает допустивших ошибку? Ничего не напоминает? Сказка о Трёх Братьях и Дарах Смерти. Три брата, три чемпиона, три дара, три ключа: совпадение? Не думаю.
— Скорпиус…
— Получается, что три ключа связаны с Дарами Смерти, а возможно открывают двери каждому чемпиону к своему дару: Раде — Бузинную палочку, потому что она валькирия, Стефану — Мантию-невидимку, потому что он хитрожопый, а Доминик — Воскрешающий камень, методом исключения. Я уже отправил сову в орден иллюминатов и…
— Да уймись ты, проклятое дитя, что с тобой вообще не так? — чувствуя, как плавится мозг, выпалил Альбус.
Скорпиус, как раз выводя какую-то мудреную формулу на доске замер.
— Стоп. Хорош. Не то, — замахал руками Альбус. — Остановись.
— Почему?
— Ты немного… увлекся.
— Я?
— Скорпиус, — осторожно позвала Доминик. — Ты додумался до этого за полтора часа?
Скорпиус смутился.
— Ну вообще за двадцать минут, — произнес он, покраснев. — Я просто почти час искал кухню, чтоб взять пироженки… А что?
— Не-не-не, ничего.
Скорпиус повертел в руках мел, затем, зачем-то, откусил от него кусочек, пожевал, проглотил и присел на пуф.
— А что было не так в моей теории?
Доминик и Альбус переглянулись.
— Да в общем все так, Малфой, — кивнул Ал. — Ты молодец. Сходи за пирожным.
Скорпиус пожал плечами и, стерев с доски плоды своих стараний, послушно направился прочь, даже не уловив сарказма. Альбус тяжело вздохнул и покачал головой.
— Скажи, милая кузина, ты думала исключительно щелью, когда подбирала генетический материал для своего потомства?
Доминик презрительно склонила голову.
— А тебе больше думать не о чем, как о щели двоюродной сестры? Огонь.
— Ну не знаю, инцест — дело семейное. Правда, Доминик?
— Что?
— Ничего, — легко отмахнулся Ал. — А что это ты губехи надула? Безгрешный тень греха средь бела дня не разглядит.
— Чего-чего?
— Не запоминай, сложная фраза. Я лишь хочу сменить тему и донести, что если ты вдруг надумала заграбастать состояние и титул, удержав моего лучшего друга мнимой беременностью, то мой лучший друг, внезапно, может узнать про «дело семейное» между тобой и твоим мразотным братцем.
Доминик зарядила ему звонкую пощечину, которая тут же сбила очки с переносицы Ала и обожгла болью правую сторону лица.
— Просто не надо, — произнес Ал, потирая щеку. — Скорпиус очень любит тебя. Не подводи его. Никогда. Если что, у меня есть, чем подвести тебя.
Доминик опустилась на парту, и, свесив ноги, разгладила стрелку на темно-синей юбке.
— Знаешь, Ал. Мне иногда кажется, что в тебе сидит такая мразина, что мой братец, я, Скорпиус, и весь наш выпуск просто нервно курит в углу. Вопрос в том, почему так.
Ал сел напротив и, услышав шаги за дверью, улыбнулся.
— Не знаю. Тебе кажется.
Шестьдесят лет спустя
— Cabeza de mierda! El dumbass mas grande en el mundo, — швырнув в камин бутылку виски, прорычал разъяренный парень.
Огонь вспыхнул, но Ал даже не дрогнул, развалившись в кресле.
— Или принеси мне переводчик… он где-то там был в кармане, на дне, — протянул он, прижав ладонь ко лбу. — Или говори, блядь, по-нашему, сколько можно, ты в Англии.
Парень задохнулся в возмущении. В приглушенном свете одинокого светильника его бронзовая кожа отдавала медным цветом — щеки горели от ярости.
— Это все, что ты можешь мне сказать?
Альбус снова сделал глоток из стакана.
— А что ты хочешь услышать? Ты плохо жил все эти годы? — поинтересовался он, привстав. — Ты охренеть как хорошо жил. Ты шикарно жил все эти годы. Райское место, Тихий океан, Лакост, Армани, или что это на тебе за тряпье… Чего ты хочешь, внятно скажи.
Парень возвел черные глаза к потолку.
— Знаешь, плевать. Хочешь жить в дерьме — живи. Хочешь быть дерьмом — вперед, у тебя получается. Но дед узнает об этом.
Альбус приподнял бровь.
— Интересно. С козырей зашел? И что передает мне твой дед?
— Если не вернешь долг до зимы — под виноград.
Ал расхохотался и плеснул себе еще из графина.
— А ты зря ржешь, — проскрипел парень. — Я тебя сам отвезу, если долг не вернешь.
— И ничего не дрогнет?
— Только дай мне повод, кусок ты говнища. Только дай мне повод и…
— И он все понял, — послышался голос у двери. — Выводы будут сделаны. Спасибо.
Скорпиус, облаченный в дорожную мантию, проводил гостя Паучьего Тупика бесцветным взглядом, и лишь коротко улыбнулся ему, поймав взгляд темных глаз. Гость, скаля острые клыки, обернулся, но Ал вместо прощания лишь пробормотал:
— Дреды расплети.
Дверь за парнем захлопнулась, и Скорпиус, трансгрессировав на порог пару секунд назад, хоть и не услышал основной части диалога, но четко уяснил суть. Ал смотрел перед собой даже как-то завороженно — друга не видел давно. Очень давно.
Выскочив на крыльцо и застегнув попутно куртку, гость дома номер восемь не сразу заметил у орешника очень смутно знакомую особу, которая обернулась и, заправив за уши растрепанные ветром медные локоны, с недоумением встретила его глаз.
— Матиас? — не очень уверенно произнесла Доминик.
— Тетя?
Взгляды были одинаково вопросительными.
— Неужели ты меня помнишь? — опешила Доминик, поднявшись на крыльцо. — Тебе же было… двенадцать?
Матиас провел рукой над головой машинально.
— Помню волосы.
Да уж. Рыжие волны до пояса, что может быть лучшим опознавательным знаком.
Воцарилось неловкое молчание.
Тетя Доминик красива, статна, с чуть холодным взглядом. Говорить с ней, казалось бы, не о чем.
— Он снова оплошал? — фыркнула Доминик.
— Только это и делает.
— Отцов не выбирают.
— То есть, мне молча смириться с тем, что эта гнида смердит на все Северное полушарие?
Доминик, выдержав паузу, не сдержалась и усмехнулась.
— Как же ты похож на него. Уж прости.
***
Скорпиус стоял напротив и брезгливо оглядел убранство дома.