— Кати…
Кати обернулась, увидела меня и засмеялась:
— Какой ты смешной! Ну чего так испугался?
«Это сон, — с облегчением подумал я, — просто сон». И в тот же миг, противореча собственным мыслям, я сделал два быстрых шага к окну и крепко обхватил ее колени. Реальность обрушившихся на меня ощущений, казалось, разбила всё мое существо вдребезги. Я почувствовал ступнями ледяной пол, а всей кожей — холод ночного воздуха. Теплое трепещущее тело Кати напряженно и перепуганно окаменело у меня в руках. Я бережно поднял ее и аккуратно положил на кровать. Ее наполненные тьмой глаза не отрываясь смотрели на меня.
— Так это было… Это было на самом деле? — сказала наконец она.
Ответа на этот вопрос не требовалось, и я, не произнеся ни слова, крепко обнял ее.
В трубке прозвучала незатейливая мелодия из семи нот и длинный гудок.
— Алло.
— Привет, Кати!
— Привет!
— Всё там у тебя нормально?
— Ага.
— Сходила к врачу?
— Сходила. Какие-то таблетки дал. Говорит, что я после них буду как засыпающая рыба. А я не хочу как рыба.
— Ничего, пусть уж лучше как рыба.
— Ты зайдешь сегодня?
— Не знаю. Работы много. Поздно закончу. Но если всё же вырвусь, то зайду.
— Заходи. Я буду ждать.
— Постараюсь. Ну ладно, счастливо. Целую твои пальчики.
— Счастливо.
Я положил трубку и некоторое время неподвижно сидел и смотрел на стол, заставляя себя приступить к работе. Однако, как только я начал, мир исчез вокруг меня. В себя я пришел, только когда всё закончил.
Часы безмолвно сказали мне, что уже давно ночь. Я встал, потянулся, взглянул в окно. Свет фонарей отражался от блестящей глади улиц промокшего города. Надев плащ и шляпу, я спустился к черной блестящей воде асфальта и пошел по ней к Кати, вовсе не ощущая себя богом.
Я шел через улицы, а они проходили сквозь меня. Серпик луны в прорывах облаков потерял уже всякую надежду победить живое свечение ночного города. Я шел без мыслей по знакомым улицам, мимо гаснущих окон. Одинокие ночные автомобили время от времени пробегали мимо, разбрасывая во все стороны искорки брызг. Внезапно холод этих брызг коснулся моего лица, и я понял, что уже несколько минут стою на перекрестке, как бы ожидая кого-нибудь. Оглядевшись, я понял причину замешательства моего внутреннего поводыря. Перекресток, на котором я стоял, был мне незнаком. Беспомощно оглядевшись, я попытался вспомнить, как я сюда вышел. Всё вокруг казалось знакомым, но куда идти в этом знакомом месте, было неясно. Подойдя к темной и влажной, как кора старого дерева, стене, я вгляделся в табличку под разбитой лампочкой. На ней было написано: «улица Нелепая».
Я не знал никаких нелепых улиц. Наверное, самым разумным было бы повернуть назад и попытаться выйти к известным мне местам. Но мне не хотелось терять время, и, понадеявшись на удачу, я побрел вдоль невысоких домов с редкими горящими окнами.
Скоро я обратил внимание, что фонарей на улице становится всё меньше. Улица тянулась в бесконечность, пропадая во мраке. И вспышкой молнии этот мрак прорезало белое пятно. На перекрестке, в нише на углу дома, стояла статуя. Единственный фонарь этого перекрестка обнимал ее тело своим нежным светом. Перепрыгнув лужу, я подошел поближе. Мраморная обнаженная девочка, нагнувшаяся к мраморному кувшину, занимала центр этого ночного мира. Темнота вокруг нее поглотила дома, мокрую мостовую, черные листья молчащих деревьев и меня, случайного созерцателя из тени. Холод, заставлявший меня ежиться, не прикасался к ней, замирая в миллиметре от поверхности ее тела. Мраморные глаза блестели тонкой пленкой дождевой воды, и в них звездным небом отражались маленькие огоньки ночного города. Каменные губы мягко улыбались каким-то мыслям, ведомым лишь статуям.
С трудом оторвав взгляд от плавных изгибов ее тела, я посмотрел на слова, выбитые под нишей. Разобрав скрытые темнотой буквы, я прочел неуместную надпись: «В мастерской Бога, как в мастерской любого настоящего художника, царил хаос».
Я долго стоял в темноте рядом с каменным созданием, не обращавшим на меня никакого внимания. Только когда серый рассвет сделал ощутимее холод пространства, я встряхнулся и превратился из статуи в человека. Утренний свет менял всё вокруг, и, свернув на первом же перекрестке, я оказался в знакомом месте. Идти к Кати в такую рань было глупо, но, раз я начал ночью путь в этом направлении, мне хотелось всё же завершить его. Сначала я шел медленно, понимая бессмысленность спешки в пять часов утра. Но чем ближе я подходил к дому Кати, тем сильнее и сильнее мне начинало казаться, что мое ночное приключение имеет какой-то неуловимый, как забываемое сновидение, смысл. Чем пристальнее я разглядывал этот смысл, тем быстрее он терялся среди уверенных и рассудительных мыслей. Я пошел быстрее, и призрачное беспокойство начало нарастать вместе с темпом моей ходьбы. На улицах показались первые заспанные автомобили, и их нервный шум подхлестывал меня. Было уже совсем светло, казалось, ночная тьма перебралась из городского воздуха в мою грудь. Мне оставалось всего несколько кварталов, когда моя тревога выросла в панику и я побежал по лужам, пересекая серые улицы со злыми и равнодушными машинами.