— Значит, все те голоса, с которыми я разговаривал…
Веда кивнула.
— Дядюшка Хо — только один из его голосов. А всего их миллионы. И не только голосов, а и характеров, переживаний, привычек.
— Тогда почему считается, что он один?
— Единство сознания и единство памяти.
Луна, не моргая, глядела на нас. А Веда глядела на меня.
— Но что это за существо? Кто он такой?
— Человек. Просто человек.
— Ну уж и просто.
Веда стала совсем серьезной.
— Не все из нас хотят пользоваться чужими телами. Некоторые пытаются избежать этого. Поселившись, например, в телефонной сети.
— И такое возможно? — удивился я. Веда пожала плечами.
Пауза легла между нами, как сторожевой пес ложится у собственной миски. Я пытался найти слова, чтобы усыпить его, и не находил. Веда печально глядела на меня.
— Что это за город? — наконец спросил я.
— Его тоже не существует, — просто ответила девушка и, словно невесомая, вскочила на ноги. Сторожевой пес при внимательном рассмотрении оказался маленьким пушистым щенком. Я тоже поднялся и предложил:
— Давай всё-таки спустимся к морю.
Веда кивнула.
Наш дальнейший путь был не таким сумбурным. Грустное оцепенение пробралось в мой мозг, не позволяя перенять беззаботность спутницы. Спускаться по лестницам стало почему-то сложнее, чем вначале. Деревянные, плохо обработанные перекладины натерли руки. Мы спускались всё ниже и всё более и более растворялись в голубом серебре бесконечных граней. Красота окружающего мира просочилась сквозь толстую, но непрочную стену мрачных мыслей, и незаметно наполнила меня целиком, от ступней до самых глаз, и вдруг начала брызгать вокруг смехом, проливаясь через уголки губ. Город затягивал нас всё глубже и глубже. Совсем неожиданно в двух уступах под нами оказалось море. Оно полностью успокоилось, лунная дорожка исчезла, превратившись в точную копию луны, плавающую в глубине. Мы спустились еще ниже и подошли к самой воде. Головокружительное звездное небо раскинулось перламутровой пылью в бездне под нашими ногами. Земля исчезла, мы повисли между небом вверху и небом внизу в центре звездной сферы. Мои руки обхватили тело Веды — единственную точку опоры, до которой могли дотянуться.
Яркое солнце слепило глаза. Я инстинктивно отодвинулся глубже в тень и только после этого огляделся. Некоторое время пришлось собираться с мыслями, чтобы понять, где я и как здесь очутился. Маленькая комнатка с плохо оштукатуренными стенами и закругленными углами. Низкий потолок. Солома на белом глиняном полу. Ни одного окна. Дверной проём без двери, через который пропитанные ветром солнечные лучи рисовали на полу ослепительный четырехугольник. Запах моря.
Я поднялся на ноги, удивительно бодрый и умиротворенный впервые за долгие месяцы. С удовольствием потянувшись, сделал несколько шагов к дверному проему и выбрался наружу. Бескрайний океан приветствовал меня грохотом прибоя, разбив у моих ступней прозрачную волну. Я оглянулся по сторонам. Город уже давно не спал, горные вершины терялись в полуденной дымке, люди занимались своими делами. Я и забыл, что тут есть люди. Стыдливо юркнул в нору к своей одежде и подумал, что, в общем-то, окружающие одеты немногим более, чем я сам.
Приведя себя в порядок, я вновь вышел наружу, чувствуя себя богатым туристом-бездельником в экзотической стране. Разглядывая окружающую действительность, я неторопливо двинулся в путь между морем и белеными стенами Города, Которого Нет. Соленые брызги холодными поцелуями касались моей кожи. Лодки, привязанные к деревянным столбам у самого берега, терлись друг о друга боками. Ветер проникал через мои ноздри в голову и бессовестно перемешивал немногочисленные мысли. Одна из них, более цепкая, чем другие, добилась-таки моего внимания. С некоторой тревогой я взглянул наверх, через бесконечные ступеньки амфитеатра. Выход отсюда был где-то там, непредставимо далеко. Взбираться в такую высь по приставным лестницам, а затем еще пытаться найти нужный уступ… Я поморщился от неудовольствия. Впрочем, пока уходить не хотелось, а там видно будет.
Среди залива, подальше от берега, рыбаки на лодочках то ли забрасывали, то ли вынимали сети. Люди на берегу косились на мою одежду, признавая во мне чужака. На земле (точнее, на набережной), прислонившись спиной к стене, сидел старый сморщенный человек с лицом индейского вождя. Взгляд его был устремлен в море, мышцы окаменели и пребывали в неподвижности. Я рассматривал его, пытаясь понять, чем он заинтересовал меня, и вдруг вспомнил. Это был Морок собственной персоной.