— Идем, — весело позвал меня за собой, развернулся и быстро зашагал вдоль стен. Его тело жадно впитывало сумасшедший ветер и снопы брызг разбивавшихся валов. Я летел следом. У какой-то лестницы Морок остановился, оглянулся на меня: поспеваю ли — и мальчишескими движениями забрался наверх. Пройдя площадку, поднялся еще выше, потом еще. Наконец остановился. Я, запыхавшись, взобрался следом. Мой спутник стоял у проема и пропускал меня вперед. Ветер толкал в спину. Город делал вдох, затягивая мое тело в беззубый рот двери.
Как только я вошел, ветер исчез. Вместо комнаты передо мной было нечто неописуемое. Многообразные многоцветные предметы или существа жили своей жизнью, подчиняясь смутно понятной, но невыразимой гармонии. Я сделал шаг вперед, и ближайшее ко мне существо вдруг рассыпалось мириадами мелких горошин. В тот же момент другие выкинули щупальца и начали собирать рассыпавшегося товарища, тихо урча и становясь прозрачнее. Тоненькая хрупкая ложноножка доверчиво, жгуче и мокро ткнулась в мою ногу. Я почему-то подумал, что стоит мне сделать еще шаг, и я сам рассыплюсь блестящими каплями.
— Вот это самое сложное, — сказал Морок за моей спиной. — Создать нечто, совершенно не похожее на реальность, но несмотря на это обладающее законами жизни, многообразием, непредсказуемостью и в то же время особой логикой, способное жить и развиваться самостоятельно. А также познаваемое и прекрасное с точки зрения обычных людей. Нечто совсем другое, но не менее совершенное, чем наша обычная действительность.
Бесконечная ночь
День ронял свои бледные лепестки, и те ложились на небесный купол редкими облаками. Увядающее небо чернело и кукожилось. Темнота становилась насыщеннее и глубже, и вдруг из нее посыпались мелкие семена звезд. А серые лепестки всё падали и падали, медленно, но неотвратимо засыпая всё небо.
Веда незримо присутствовала в комнате. Она всегда, перед тем как явиться во плоти, напоминала о себе звоном передвигаемых чашек, гаснущим и вновь зажигающимся светом, смехом из пустоты. Поначалу ее забавляло мое недоумение, но за прошедший месяц это вошло в привычку. Вот и сейчас ее дыхание еле заметно коснулось моего лица, и торшер, из-за моего плеча заглядывавший в книгу, погас. Серые сумерки наполнили комнату. Я сидел в кресле и бездумно глядел на засыпающие звезды в окне.
Проснулся я оттого, что книга выпала из моих рук и шлепнулась на пол. Тьма стала совершенной и вечной. Судя по всему, облака окончательно залепили небо. Я встал, сделал несколько шагов к стене. Пальцы в поисках выключателя пробежали по шершавым обоям и вдруг наткнулись на поцелуй. Веда была всё еще здесь. Ее невидимые (то ли из-за темноты, то ли на самом деле) руки обхватили мою шею, гибкое тело прижалось ко мне. Я протянул ладони, чтобы обнять девушку, но передо мной была пустота. В объятиях, не имея возможности обнять самому, я почувствовал себя беспомощно. Веда поняла это, рассмеялась, отстранилась и совсем исчезла.
Я вздохнул и, так и не включив свет, побрел в спальню. Здесь было светлее — ночной фонарь с болезненным усердием освещал комнату. Я разделся, постелил постель и лег. Смутные тени, такие привычные за долгие годы, качались перед моими глазами. Они становились всё чернее и выпуклее, казалось, они вздуваются гладкими пузырями на поверхности потолка. Смоляные капли выступили на этой поверхности и потянулись вниз длинными прямыми щупальцами. Всё ближе и ближе к моему лицу. Другие тянулись к полу, мебели, одежде на стуле. Казалось, до всех вещей в комнате они дотронутся одновременно. Момента прикосновения я не почувствовал, но услышал как негромкий стук рассыпанного гороха. Этот звук вновь разбудил меня.
Астеничный осенний дождь нервно забарабанил тонкими подвижными пальцами по жести подоконника. Однако успокоиться ему не удалось и, взорвавшись приступом ярости, он начал хлестать по стеклам мокрыми ладонями.
Я лежал, слушая шум дождя, и пытался заснуть. Но сон испугался яростной натуры безумца за окном и спрятался в шкафу. Выцарапывать его оттуда было пустым занятием, и, вздохнув, я поднялся, дошел до кухни, включил свет и поставил чайник.
Часы мерно тикали, но стрелки не двигались. Чайник вскипел, заставив оконное стекло покрыться мелкой испариной. Я коснулся озябшими губами темного омута в моей чашке и обжегся. Чай имел какой-то специфический вкус, присущий только чаю, заваренному среди ночи.
Дождь устал и немного успокоился. Я снова лег. Мысли путались, расслабленно и лениво двигаясь в такт моему дыханию. С каждым выдохом несколько из них покидали мое тело, повисая облачком над моей головой. Скоро там собрались тучи не хуже, чем за окном. Они почернели, насупились и были готовы разразиться ливнем. Я испуганно глядел на них, пытаясь найти слова утешения, но слова — продолжение мыслей, а мысли оставили меня. Напряжение между нами достигло максимума, и первые тяжелые капли сорвались с облаков вниз. На этот раз я почувствовал их мокрое холодное прикосновение на своем лице и, уж в который раз, проснулся.