Удар бросил меня на землю. Камни, кирпичи, обломки стен падали рядом со мной, вокруг меня, на меня. Не сразу я понял, что, несмотря на удары, мое тело не чувствовало боли. Наконец каменный град закончился. Пыль медленно опускалась, наполняя содержанием лучи лунного света. Фосфоресцирующая трава выпрямлялась, освобождаясь из-под придавивших ее камней. Я был цел и невредим, по крайней мере физически. Вокруг высились обломки, загораживая остальную часть площади. Я потрогал их рукой — вполне материальные холодные камни. В лунном свете вспыхнул ореол воздушных волос — одна из русалок, недавно игравшая со мной, склонилась ко мне. Волшебное лицо с большими глазами улыбнулось:
— Мой…
— Нет, мой, — отозвался голос еще одной девушки. Переполошившиеся светлячки запутались в ее волосах. Я ощутил на своем теле четыре ладошки, гладящие меня, ласкающие, пытающиеся забраться под одежду. Подняв дрожащие после недавнего потрясения руки, я наткнулся на их гибкие подвижные тела. Мои ладони, видимо, забыли о существовании моей головы, почувствовав под собой нежную и теплую девичью кожу. Две пары губ прильнули ко мне, лишая остатков разума. Всё смешалось в моём мозгу: холодные булыжники мостовой под моей спиной, светящаяся трава у самого моего лица, эфемерные создания, в которых растворялось мое «я», светлячки между нами и звездами.
Я проснулся оттого, что замерз. Открыл глаза и у самого лица обнаружил железное блестящее колесо. Полированный рельс прогнулся под навалившейся на него тяжестью, выгнулся, пропуская колесо вперед, прогнулся под следующим. Я испуганно вскочил на четвереньки. Ранний трамвай неспешно прокатил мимо меня свое тело, грохотнув на стрелке. Я отпрянул назад. Тело бил озноб. На земле, заботливо свернутый и положенный под голову, лежал плащ. Визг тормозов, раздраженный гудок. Машина, светя фарами, вынырнула из серого утреннего тумана. Извиняясь, я развел руками и, подхватив плащ, бросился к обочине с середины проезжей части.
Даже одевшись, я никак не мог согреться. Площадь вновь обрела свой обычный вид. Раннее утро не успело еще разогнать осенний туман. Немногочисленные машины колесили по брусчатке через то место, где я только что спал. Бронзовый поэт вернулся на свой постамент и глядел сочувственно. Город, борясь со сном, пытался открыть глаза.
Ночные разговоры
— Алло! Дядюшка Хо?
— Здравствуй! — голос мальчика лет пяти.
— Это я…
— А я тебя узнал! Я вообще кого хочешь узнаю по голосу!
Поведение тоже как у ребенка. И как с таким серьезно разговаривать?
— Я хотел спросить. На празднике у Туссэна были все из ваших?
— Меня не было. Они там веселились, а я тут один был, — ребенок явно обиделся.
— А кроме тебя?
— Кого-то не было, но они сами не пошли, а меня даже не позвали.
— Но как же ты мог прийти? У тебя же тела нет.
— Ты злой! Зачем мне говоришь такое? Не буду с тобой разговаривать! — малыш бросил трубку.
Я скомкал промокший насквозь носовой платок и отшвырнул его в угол комнаты. Сон на булыжной мостовой во второй половине осени обернулся насморком, больным горлом, тяжелой головой. Я посидел некоторое время, держа трубку в руке и вяло раздумывая, продолжать ли допытываться у телефонного духа, куда подевалась Кати, или завалиться спать до полного выздоровления. Голова раскалывалась и наотрез отказывалась думать. Я опустил трубку на рычаг, тяжело побрел к дивану и, отвернувшись лицом в темный угол, заснул.
Когда я проснулся, за окном было уже темно. На кресле в противоположном углу комнаты сидела Веда с сердитыми глазами.
— Ревнуешь?
Веда кивнула. Мы помолчали некоторое время. Больная голова не давала соображать.
— Послушай, — сказал я. — Вот вы все такие всемогущие. Вылечи мой насморк. И чтобы голова не болела, и горло.