– Здравствуйте, – сказал он, загораживая проход, – чем могу?
Он был высокий, плотный, мускулистый – прямо масса сплетенных жил в элегантной рубашке и полосатых брюках. Он молча смотрел на Ноя поверх своего длинного носа.
– Вы, должно быть, мистер Тейер, – сказал Ной, протягивая руку.
Мистер Тейер не обратил на нее никакого внимания, продолжая свои попытки продеть во французский манжет серебряную запонку.
– Да, это я. Но вы до сих пор не представились.
Ной опустил руку.
– Прошу прощения. Ной. Я репетитор ваших детей.
– Вот как? И по какому же предмету?
Мистер Тейер откинул голову и с любопытством посмотрел на Ноя. На губах его играла легкая улыбка, словно он только что раскрыл «Тайме» и нашел там кое-что для себя интересное.
– Я готовил Дилана к письменной части, а Таскани – к Эн-ШВЭ, а сейчас занимаюсь с ней, чтоб она не отстала от школьной программы.
– Ах да! Ной.
Мистер Тейер прищурился, продел в манжету серебряную планочку и протянул руку. Взгляд его оставался все таким же бдительным; Ной был совершенно уверен, что он так и не выяснил для себя, кто такой этот репетитор. Ной подал руку и дал ее несколько раз энергично встряхнуть. Ладонь у мистера Тейера была сухая и жесткая, Ной ощутил все ее выпуклости.
– Простите, что не могу задержаться и поговорить с вами о Таскани и Дилане, но у меня через пару часов самолет. Все же было бы любопытно узнать, как их успехи.
– Ну, я не могу сказать…
– Не хотите ли апельсинового сока, или, может, печенье, или чего-нибудь еще? Фуэн, я полагаю, на кухне.
– Нет-нет, ничего не нужно. Я только хотел сказать, что уже не занимаюсь с Диланом. А Таскани делает большие успехи.
– Да, она справилась блестяще, когда поступала. Хорошая работа. Что касается Дилана, я очень надеюсь, что он перевалит за две двести. Если этого не случится, признаться, я буду огорчен. Если же вы справитесь – что ж, мои поздравления.
Говоря «мои поздравления», он показывает сжатый кулак, словно политик во время общения с избирателями.
Либо мистер Тейер был совершенно не в курсе дела, либо Дилана по-прежнему готовили к СЭТу, только уже без Ноя. Он вспомнил слова Кэмерон о том, что к Дилану по-прежнему ходит репетитор. Ной мысленно наметил себе найти способ выяснить подробности у Таскани. Он не мог позволить себе думать об этом, разговаривая с мистером Тейером.
– Я подготавливаю путешествие для Таскани. На следующей неделе, – сказал Ной.
– Прекрасно, – отозвался мистер Тейер. Он взял портфель и перекинул через локоть пиджак. – Я улетаю в Лондон. Компания, которую я запускаю, устраивает презентацию.
– Мои поздравления. – Ной отступил в сторону, давая пройти устремившемуся к двери доктору Тейеру.
– Пустяки, – ответил тот, – спустя какое-то время это уже надоедает. Побеседуем, когда я вернусь, хорошо?
Он говорил с ним как с ровней, как если бы Ной был не репетитором, а гендиректором или председателем или на худой конец членом совета директоров. Это «побеседуем», возможно, значило в коммуникационной системе мистера Тейера то же, что у других людей «до свидания». Ной кивнул, ему импонировало такое обращение. Дверь захлопнулась.
– Ну что, Таскани, я познакомился с твоим отцом, – объявил Ной посреди занятия. Таскани отодвинула стул и начала чистить ногти и ощупывать бедра – верный признак того, что пора сделать перерыв.
– С моим отцом! – скривилась Таскани. – Дейл был здесь?
– Похоже, что так. Я разговаривал с ним возле входной двери.
– А, – она снова занялась ногтями, – странно.
– Он собрался лететь в Лондон, на презентацию компании.
– Обычное дело.
– А чем он занимается?
Таскани раскрыла пачку «Парламента», ударив по коробке ребром ладони.
– Понятия не имею. У него куча журналов и еще всякие разные компании, которые ни черта не делают. Он все время покупает и продает всякое не пойми чего, что на самом деле вроде как не существует. Какие-то ценные бумаги, предметы быта, всякую хрень. Я этого не понимаю.
Снова заскучав, Таскани притащила сверху фирменную сумку из магазина одежды.
– Смотрите, что я купила для нашего путешествия!
Она вынула жакет – по всей видимости, плод совместного творчества «Коламбии» и «Тайны Виктории», с перекрещивающимися на груди лентами из овечьей шерсти. Ной подумал, что дизайнер, который это создал, по крайней мере предназначал свое творение для прогулок под открытым небом. Он показал большие пальцы.
– И вот еще!
Таскани достала полиэстровые брюки, широкие, влагоотталкивающие, преобразующиеся в шорты, – прекрасная идея для недельного путешествия. На этом, однако, создатели не остановились: от промежности диагональю тянулись две молнии – шорты преобразовывались в бикини.
– Здорово, да?
– С ума сойти, – сказал Ной.
– Короче, я готова! – Она затолкала последнее достижение дизайнерской мысли под стол. – Как ваши дела? У вас такое озабоченное лицо.
Ной никак не мог сообразить, как бы ему половчее задать вопрос, вертевшийся на кончике языка.
– Послушай, Таскани, – сказал он наконец, – а что, Дилана до сих пор готовят к СЭТу?
– Понятия не имею. Мне-то откуда знать? Мне никто ничего не говорит.
Вот и все.
Вечером, вернувшись домой, Ной сразу почуял запах подгоревшего оливкового масла. Сотейник шипел и фыркал, Гера даже не услышала, как Ной вошел и положил свою сумку. Но пристроившаяся на диванчике Олена сразу его заметила. Она закрыла книгу и улыбнулась ему.
– Ну что, как ваш поход по магазинам ? – поинтересовался он.
Олена глянула на мать, на Ноя и заговорщицки зашептала:
– Ужасно. Целых шесть часов, Ной, шесть часов выбирали шмотки. Это был ужас. Или надо говорить «ужасть» ? Нет, ужас.
Ной улыбнулся:
– Ужасть – это просторечие.
Олена кивнула:
– Спасибо. Нет, правда, я бы предпочла остаться дома и учить грамматику, или работать в химчистке, чем смотреть, как девицы гогочут и рвутся в примерочные. Две вошли в кабинку рядом со мной, и одна говорит другой: «Я даже натянуть их до конца не могу!» – а другая ей: «Ну и что ? Покупай, по крайней мере можешь сказать, что у тебя есть настоящие „дизеля“!» Это было так глупо!
– А какие у тебя планы на вечер ? – смеясь, спросил Ной.
– А какие у меня могут быть планы? Друзей у меня здесь нет, дождусь, пока мама окончательно спалит ужин, и буду читать. Выбор невелик.
– Я собираюсь поужинать со своими друзьями. Можешь присоединиться к нам.
Олена отложила книгу и насмешливо подняла брови:
– Федерико только сегодня жаловался мне, что ты не хочешь познакомить его со своими принстонскими друзьями. А я чем лучше, а?
– Мне просто кажется, что тебе они понравятся.
– О… Может быть. – Она бросила унылый взгляд в направлении своей комнаты. – Но, боюсь, мне придется остаться и готовиться к СЭТу. Осталось всего двое месяцев.
– Ты хочешь сказать: два месяца.
– А почему не «двое»? Это же значит то же самое, разве нет? Эх, ненавижу я этот предмет! И почему французский не стал языком всемирной торговли, вместо того что насадили страдающие отсутствием логики американцы?
Ной засмеялся.
– Ты уверена, что не хочешь пойти с нами? Мои друзья будут от тебя в восторге.
– Нет, – твердо ответила она. – Спасибо, но нет. Через два месяца я должна стать настоящей ученой дамой. И потом, у меня нет денег.
Ной только собрался запротестовать, как из кухни выплыла Гера:
– Ной! Ты дома? Поужинаешь с нами?
В руках у Геры была сковорода с почерневшими масляными штуковинками, слабо поблескивавшими в тусклом вечернем свете.
– Боюсь, у меня уже есть планы на вечер. Но я посижу с вами, если вас это не стеснит.
Гера повернулась к Олене и напустила на себя аристократический вид.
– Слышишь, как он разговаривает? «Я боюсь, у меня уже есть планы…» – это как в тех книжках, что мы читали с преподавателем английского, когда-то в лучшие времена. Чудесно. Ной не говорит, как эти темнокожие мальчишки на улицах, где только и слышишь: «ниггер», «дерьмо» и «заткнись»!