По окончании собрания я встаю в очередь, чтобы поблагодарить ведущую — Рэчел постоянно мне об этом напоминала. «Я слишком зациклена на себе», — думаю я, дожидаясь своей очереди.
Я говорю спасибо женщине, с виду — заправской домохозяйке, которая только что рассказывала о героиновой зависимости, многочисленных браках и съемках в порнофильмах, и она крепко обнимает меня. И в этот момент у меня на глаза наворачиваются слезы. Но меня это не удивляет, потому что это слезы облегчения, а не жалости к себе, как прежде.
Пока я пробираюсь к выходу, ко мне подходят разные люди, и я с изумлением понимаю, что собрание закончилось двадцать минут назад, а я еще не ушла. И, обнимаясь с девушкой, которая не пьет уже девять месяцев и которая говорит мне, что «чутко внимала каждому моему слову», я вдруг замечаю человека, о чьем присутствии на собрании и не догадывалась вплоть до настоящего момента, и у меня начинает бешено колотиться сердце, как будто мне в кровь только что впрыснули кокаин.
— Надо поговорить, — говорит Рэчел, и я киваю.
— Ты должна завести друзей в «Пледжс», — начинает Рэчел, сурово глядя на меня. Мы сидим за пластмассовым столиком у ларька, в котором продаются бургеры, неподалеку от ее дома в Калвер-сити. В ее голосе слышен гнев, на смену привычным мелодичным напевным интонациям пришел менторский тон учителя воскресной школы.
— Но у меня есть друзья в «Пледжс», — возражаю я. И поднимаю на нее глаза. — У меня есть ты.
Она в упор смотрит на меня.
— Я не друг, — отвечает она. — Я твой наставник.
У меня такое чувство, будто мне только что заехали под дых, но я этого не показываю.
— О’кей, мисс Серьезность. Я заведу новых друзей.
Но она даже не улыбнулась.
— Амелия, я серьезно. Порой мне кажется, что ты относишься к своему выздоровлению как к небольшой встряске, которая помогла тебе разобраться со своей жизнью и улучшить ее, и теперь ты снова пустилась во все тяжкие. — Рэчел берет кусочек картофеля-фри и макает в кетчуп. — Так у тебя ничего не получится. Если ты стала знаменитой, это не значит, что на встречи выпускников можно приходить, когда вздумается, а потом курить и притворяться, будто все чудесно. — Она отправляет картофелину в рот, жует и вздыхает. — Дело не в том, чтобы подстроить это под свою жизнь. Ты должна свою жизнь подстроить под это.
Я собираюсь возражать и защищаться, но понимаю, что меня прижали к стенке и бороться дальше бесполезно. С момента моего выхода из «Пледжс» я методично пренебрегала всем, чему меня здесь научили, в частности тем, что счастье и покой напрямую зависят от способности отречься от себя и помогать другим.
— Главной твоей целью должен быть здоровый образ жизни, других вариантов нет, — говорит она. — Ты понимаешь?
— Ну…
— Я к тому, что если ты готова делать для этого все необходимое, то я почту за честь тебя в этом поддержать. Потому что тогда есть все шансы жить спокойно и безмятежно. Если же ты хочешь на все забить, то я не собираюсь принимать в этом участие.
Я колеблюсь не больше секунды.
— Я выбираю первое. — И, произнеся эти слова, понимаю, что никогда в жизни ни в чем не была так уверена.
— Тогда ты должна сесть, описать все свои страхи и попросить прощения у людей, которых чем-то обидела из-за своей болезни.
Раньше, как только она об этом заикалась, я тут же старалась отвлечь ее внимание на что-то другое — обычно рассказывала ей какую-нибудь забавную историю. И мне казалось, будто у меня это так ловко получается и она не догадается о том, что я фактически пытаюсь сбить ее с толку. Но сейчас я смотрю на это иначе. «Я столько времени ждала, когда меня попросят рассказать, кто меня больше всего бесит, — думаю я. — А больше всего меня бесит моя собственная жизнь».
— Сегодня же начну, — говорю я.
— И еще ты должна быть честной.
Я киваю.
— Это касается и твоей работы.
Я смотрю на нее.