Глава 6
Когда ближе к вечеру я просыпаюсь, жизнь кажется не такой уж ужасной. Одна из моих кошек сидит на подушке рядом с моим лицом, вид у нее такой чудный и невинный, что я понимаю, что вряд ли уж я так плоха, как думаю о себе. Ну, то есть, конечно, я могла бы быть дрянью и тем не менее жить вместе с такой кошкой, но уж наверняка она не стала бы спать рядом, если бы у меня не было совсем никаких положительных качеств.
Я выпрыгиваю из постели настолько резво, насколько это возможно для человека с тяжелым похмельем, и кормлю кошек. Порой у меня складывается такое ощущение, будто вся моя жизнь состоит из одних и тех же действий: я наполняю миски сухим кормом, накладываю на них сверху консервы, ну, и еще занимаюсь кое-чем в перерыве между этими действиями.
— Я знаю, что для завтрака немного поздновато, — говорю я мурлыкающим голосом, мельком взглянув на часы и увидев, что уже четыре. — Будем считать, что это поздний завтрак. — Тут до меня доходит, что я уже превратилась в человека, который разговаривает с кошками, подражая их голосу, и задумываюсь, не начинаю ли я потихоньку сходить с ума.
Я зажигаю сигарету, засыпаю в кофейный пресс, рассчитанный на одну чашку, пять ложек молотого кофе, и начинаю кипятить воду, но понимаю, что у меня не хватит терпения дождаться, пока он растворится, поэтому просто размешиваю все и залпом выпиваю. И, чувствуя, как кофеин ударил по нервам, я понимаю, что два дня не проверяла сообщения на домашнем и сотовом телефонах. И это почему-то вливает в меня изрядную порцию оптимизма, который усиливается еще больше, когда записанный женский голос сообщает, что у меня три новых сообщения. «Меня любят и обожают», — напоминаю я самой себе.
«Привет, это Крис», — слышу я, и меня охватывает такое сильное раздражение на то, что у моей голосовой почты хватило дерзости счесть вот это за полноценное сообщение, что я удаляю его прежде, чем он успевает сказать что-либо еще.
Второе. «Привет, Амелия, это мама, — слышу я, и ее голос автоматически пробуждает во мне такое чувство вины, что немедленно хочется принять позу эмбриона и так в ней и остаться. — Твой отец сильно расстроился из-за того, что ты ему не позвонила, и требует от меня объяснений. И что мне ему сказать?»
Я удаляю сообщения, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Мать уже семь лет как разведена с отцом, но почему-то такое ощущение, что они до сих пор женаты. Даже несмотря на то, что он бросил ее в разгар одного из своих романов, после чего мама познакомилась с отчимом и влюбилась в него, папа решил, что совершил самую ужасную в своей жизни ошибку, и захотел вернуть маму. Мама не собирается к нему возвращаться, но ведет себя так, будто она его жена: ужинает с ним раз в неделю и постоянно умасливает меня, уговаривая встречаться с ним. Но отец очень злой и занудный, поэтому я стараюсь держаться от него подальше, а мама меня постоянно за это корит. Я, конечно, не знаю, кто здесь прав, кто виноват и вообще — уместны ли здесь эти слова, но мне совершенно не хочется над этим раздумывать. Ее сообщение я тоже удаляю, не дослушав.
Сообщение номер три: «Привет, это снова я». Я мгновенно узнаю голос Криса и швыряю телефон через всю комнату так, что он ударяется о стену и пластмассовая задвижка для батареек раскалывается надвое. Но даже это, к моему удивлению, не оборвало голос Криса: «Я тут подумал, а ты не хочешь… ну, даже не знаю, немного прогуляться», — говорит он. И тут я понимаю, что мне немедленно нужно убраться из дома, если я хочу прожить этот день без переполняющих меня суицидальных мыслей, и тогда я резко тушу окурок, натягиваю спортивный костюм и еду в спортзал за три квартала от дома.
— Как дела, Амелия? — слышу я, занимаясь на велотренажере и просматривая установленный на перекладину последний номер «Эбсолютли фэбьюлос», в то время как из наушников мне в уши бьет гнев Эминема. Я поднимаю глаза и вижу Чэда Милана, с которым я познакомилась на следующий же день по прибытии в Лос-Анджелес.
— Есть какие-нибудь планы на вечер? — спрашивает Чэд. Я качаю головой и снимаю наушники, смирившись с тем, что мне помешали.
— Я сегодня ночью изрядно припозднилась, — говорю я, понимая, что сегодня суббота и что Чэд еще подумает, что мне совсем уж ходить некуда. — А у тебя?
— Обедаю с Сэмом и с ребятами, а потом мы идем на вечеринку в «Даус» в Беверли, — отвечает он. Он говорит об этой вечеринке так, будто я имею представление, о чем идет речь, поэтому я стараюсь его не разочаровать. Чэд продолжает рассказывать мне, где они будут обедать и по какому поводу устраивается вечеринка, и я так лихорадочно размышляю над тем, почему меня почти никуда не приглашают, что не сразу замечаю, как Чэд замолчал, а его лицо приняло выжидательное выражение человека, который только что задал вопрос.