Схватив упаковку с соломинками, я вытаскиваю одну, разрезаю ее пополам и быстро вдыхаю четыре дорожки, чувствуя, как кокаин стекает в глотку, и наступает блаженство.
Одна из моих кошек прыгает на столик и начинает махать хвостом над коробкой из-под диска, на которой остался тоненький слой коки, которого еще хватит на одну маленькую дорожку. Когда меня одолевает паранойя, мне кажется, что мои кошки знают, что я употребляю кокаин, и решительно намерены удержать мамочку от этого зла, но сейчас мне ясно, что она просто видит, что я на чем-то сильно сосредоточена, и в это «что-то» не входит намерение погладить ее или открыть банки с консервами, и ей интересно знать, почему. Я беру ее на руки и ставлю на пол, но она прыгает обратно на стол, переворачивая коробку, и драгоценная пыльца рассеивается по далеко не белому ковру. Я буквально убита этим и окончательно убеждаюсь в том, что все, что бы я ни делала, неизменно заканчивается подобными чудовищными разочарованиями, и, судя по всему, у меня есть только один способ хоть как-то это исправить.
Когда я рассыпаю следующие две дорожки, то поначалу решаю сделать их потолще, но они получаются такими толстыми, что на них уходит весь остаток коки. Я зажигаю сигарету и пристраиваю ее к серебряной зажигалке из «Вэнити фэр», которую свистнула на книжном вечере в доме Келли Линч и Митча Глейзера[20].
Я заряжаюсь такой маниакальной энергией, что внезапно решаю побрызгаться духами «Марк Джэкобс» так, чтобы от меня пахло только совсем чуть-чуть, переложить содержимое своей коричневой сумки с бахромой в вечернюю поддельную от «Прада» и в следующие три минуты покинуть квартиру. Но пока я душусь и перекладываю вещи в другую сумочку, до меня доходит, что я сейчас накокаинилась так, что теперь мне придется пережить отходняк, который — если я не ошибаюсь по поводу своих способностей прогнозирования, учитывая консистенцию наркотиков в своем организме — наступит после того, как подадут аперитивы. «Ладно, постараюсь как можно сильнее напиться», — решаю я. Алексу я звоню только тогда, когда собираюсь с друзьями, поэтому определенно не буду просить его подъехать на какую-то крикливую вечеринку в Калвер-сити.
«Если я так сделаю, это будет означать, что у меня проблемы», — думаю я и напоминаю себе, что я — только любитель — вполне могу чуть-чуть нюхнуть коки и отправиться после этого на вечеринку.
— И если б меня не преследовали эти мысли, меня не одолевала бы паранойя, — произношу я уже вслух и тут же понимаю, что сказала все наоборот.
К тому моменту, когда я паркую машину, у моей паранойи, судя по всему, отросли не только ноги, но и руки. Я пытаюсь стряхнуть ее с себя, приближаясь к стойке с твердой уверенностью в том, что «Отвертка» вернет меня в режим «приятного хмеля». Коктейль идет хорошо, и я понимаю, в чем заключалась моя проблема: я просто вовремя не вмазала. Тут я решаю покружить по залу в поисках знакомых.
Обойдя зал по кругу и пройдя мимо Тори Спеллинг (которая потчует каких-то мужиков рассказом о своей собаке), Билла Мейхера[21] (нежно поглядывающего на груди какой-то азиатки, к ее нескрываемому восторгу) и стилиста Филиппа Блока (который рассказывает о том, как выбирал платье для Холли Берри в тот вечер, когда ей вручили Оскара), пока наконец не натыкаюсь на лицо, которое кажется мне знакомым, потому что мы на самом деле знакомы: это Бретт Лосон из «Спринт», который спокойно звонит знаменитостям и другим влиятельным людям, но никогда не звонит мне. Не то чтобы мне так уж этого хотелось — вообще-то, у меня есть коммуникатор, которым я более чем довольна, — просто мне всегда хочется казаться для него слишком значимой персоной, чтобы принять его предложение. Порой он ведет себя слишком мило, порой — слишком нахально, в зависимости от того, с кем он разговаривает — с кем-то более значимым, чем я, или менее значимым, так что общение с ним — это всегда тест на пригодность.
— Бретт! — восклицаю я, и он целует меня сначала в одну щеку, потом в другую. Лос-Анджелес просто захлестнула мода на двойной поцелуй.
— Амелия, ты знакома с Трентом? — спрашивает он, кивнув в сторону загорелого нагеленного парня, в котором я сразу признаю гея и публициста еще прежде, чем он успевает раскрыть рот. Мы с Трентом пожимаем друг другу руки, и Бретт объясняет, что Трент работает в «Сони», а до этого шесть лет был ассистентом у Пэт Кингсли[22].
Я начинаю расспрашивать Трента о предстоящем выпуске продукции «Сони», но когда замечаю, что Тренту и Бретту гораздо более интересно находиться в обществе друг друга, чем обсуждать что-либо со мной, то понимаю, что сорвалась в Пустоту и дороги обратно мне сегодня уже не найти.
22
Одна из самых влиятельных фигур на пиар-сцене Голливуда, около 14 лет была пресс-секретарем Тома Круза.