— Вам придется написать опровержение на статью, — говорит она. — Вы напечатали не тот вес и рост и полностью переврали слова его друга.
Она говорит со мной таким тоном, будто я — маленькая девочка или невероятно тупорылый человек. Меня тут же охватывает паника. Меня ведь никогда не отпускает ощущение, что я вечно портачу, поэтому не в состоянии противостоять подобным нападкам, пока сама не просмотрю материал.
— Эйми, дайте я взгляну на статью и сразу же вам перезвоню, — говорю я и кладу трубку прежде, чем она успевает что-либо возразить. Я мчусь в кабинет к Брайану, где лежит стопка нового выпуска, хватаю один экземпляр и пулей лечу обратно к себе. И даже не обращаю внимания на его вопрос: «Что-то случилось?»
Открыв номер на странице со статьей о Кене Стинсоне, — господи, ну не красавец ли, а? — я просматриваю то, что мы напечатали про его рост и вес. Вспоминаю, что он дал мне другие цифры, отличные от тех, что указаны в данных отдела статистики. Ха! И меня одновременно охватывает чувство вины и ярости за то, что меня обвинили в ошибке, которую я не совершала.
И тут я читаю слова его друга: «Он был таким же мужланом, как и все мы». И прекрасно понимаю, что произошло, даже у Эйми не нужно спрашивать. Жирноватый и невысокий Кен Стинсон открыл журнал в радостном предвкушении потешить свое самолюбие тем, что про него написали в рубрике рядом с по-настоящему красивыми людьми, и заметил, что его рост и вес не соответствуют тем, что он сказал мне. Далее он прочел высказывание своего друга и, вместо того чтобы посмеяться над ним, как это сделал бы на его месте любой человек с нормальной самооценкой, обозлился и позвонил своему приятелю, чтобы сорваться на нем, а приятель взял да и сказал, что его слова переврали.
Я перезваниваю Эйми, разъясняю ей «путаницу» по поводу веса и роста Кена и уверяю, что у меня есть запись разговора с его другом. И хотя я прекрасно знаю, что права, тем не менее нахожусь на грани истерики, и меня мучает вездесущее чувство вины, как будто я украла что-то в магазине, где есть вывеска с надписью, что воры преследуются по закону.
— Если вы в дальнейшем не хотите сталкиваться с подобными вещами, я бы посоветовала вам сказать своим клиентам, чтобы они честно отвечали на вопросы во время интервью и не давали телефоны друзей, в чьем мнении они не уверены, — говорю я.
— Прошу прощения? — говорит Эйми, выдержав враждебную паузу. — Вы пытаетесь учить меня, как выполнять свою работу?
И тот факт, что вместо извинения она взяла такой резкий тон, злит меня еще больше.
— По-моему, в данном случае вы в этом действительно нуждаетесь, — парирую я.
— Господи Иисусе, — отвечает она, и в тот момент, когда кровь во мне начинает закипать в предвкушении окончательного смертельного удара, она кладет трубку, а я продолжаю стоять с телефоном в руке. Меня всегда так шокирует, когда кто-то бросает трубку, что очень долго прихожу в себя, пока компьютерный женский голос в пятый раз не сообщит мне, что, если я хочу позвонить, мне нужно положить трубку и попробовать набрать номер еще раз. Меня мучает ужасный соблазн тут же перезвонить Эйми и наорать на нее за то, что она бросила трубку, но какая-то часть меня знает: только что я совершила ужасную ошибку.
Каждый, кто пишет статьи про знаменитостей, знает, что все их личные агенты в Голливуде — сумасшедшие и что самое главное здесь — вести себя так, будто все нормально. Брайан говорил мне это уже на второй рабочий день, после того как мне позвонила агентша Джимма Кэрри и наорала на меня за то, что я сказала ему, будто статья про него, которую я готовила, — гвоздь номера, хотя я вообще ничего подобного не говорила. «Ты бы позволила какой-нибудь ненормальной, которая наорала на тебя в автобусе, довести себя до слез?» — спросил меня тогда Брайан, и я покачала головой. Хотя, возможно, так оно и было бы, и с этим согласится каждый, кто постоянно ездит в лос-анджелесских автобусах. У меня на глаза наворачиваются слезы, что уже совсем непонятно: ведь я выиграла эту битву.
Я решаю не бежать тут же к Брайану, чтобы жаловаться на эту сумасшедшую суку Эйми. Поэтому весь оставшийся день я сижу в офисе, слушаю грохочущие из CD-рома песни Кена и Линды Льюис, думая о том, что Эйми Бейкер совершила серьезную ошибку, не оценив меня по достоинству: все-таки я корешаюсь с серьезными британскими издателями и меня приглашают в дома выдающихся знаменитых музыкантов.
Глава 10
Над дверью в дом Кейна висела одна из этих видеокамер, которые есть у всех, кто зарабатывает в Лос-Анджелесе более полумиллиона долларов в год: то есть ты смотришь в этот черный ящик — который, естественно, до неузнаваемости искажает твое лицо, как в зеркале заднего вида, — и человек решает для себя, впускать тебя или нет. «Я что-то вроде аперитива, который дают попробовать прежде, чем подать», — думаю я, глядя в камеру с самодовольной улыбкой.