Над ухом мягкий женский голос заговорил на непонятном языке, и Иан, еще пару раз вздрогнув, успокоился. Открыл усталые глаза, все еще не понимая, где находится и что происходит. Над ним на этот раз сидел встревоженный папа — но увидев, что Иан открыл глаза, он тепло улыбнулся. Мальчик вздрогнул, встретившись с ним взглядом.
— Ты хотел его убить? — спросил он, не успев задуматься над вопросом, — мастер Лютик сказал, что ты многих убил, и его тоже хотел. Это правда?
Лицо папы застыло и помрачнело, и Иану вдруг захотелось, чтобы он разубедил его, сказал, что это — просто сон, глупости, и такого быть не могло. Но папа молчал.
Из темноты рядом с его постелью выплыло спокойное лицо отца. Он присел на край кровати, не глядя на застывшего молчаливого папу, поправил влажную повязку на лбу Иана.
— Это было очень давно, — заговорил он, и мальчик заметил, как папа дернулся, будто намеревался закрыть ему рот.
— Думаешь, сейчас самое время рассказывать об этом? — осведомился он, но эльф покачал головой.
— Рано или поздно, Иан все равно бы узнал об этом, — заметил он, — и лучше мы сами ему расскажем, чем доверим это мастеру Лютику, с которым я еще серьезно побеседую завтра.
Явно капитулируя, папа отодвинулся, и лицо его скрылось в тени.
— Это правда, — отец сложил руки на коленях, и продолжал прямо смотреть на мальчика. Искалеченная половина лица оставалась неподвижной, будто была неумело вылеплена из белой глины, — тогда шла война, и нам обоим приходилось убивать. Твой папа охотился за мной, а я — за ним, но, даже встречаясь и держа клинок у его горла, я не мог его прикончить — как и он меня. Мы были предназначены друг другу, и, пройдя каждый своим путем, наконец перестали сопротивляться судьбе — и больше не расставались. И не расстанемся до самого конца. Когда тебе станет лучше, я расскажу, как твой папа спас меня и лечил мои раны.
Иан перевел неуверенный взгляд на человека, все еще сидевшего в тени. Он видел, как поникли и опустились папины плечи, как крепко сцепились, переплетясь, пальцы, и мальчику вдруг снова стало стыдно.
— Папа, — позвал он тихо, протягивая руку, и человек, помедлив мгновение, утопил его ладонь в своей, подсел ближе. — Расскажи сейчас, — попросил мальчик, — я пока не хочу больше спать. Как все было? Вы никогда не рассказывали.
Папа вздохнул и покачал головой, но на этот раз на лице его, поймавшем полосу света, появилась едва заметная улыбка.
— Ну что делать, расскажу, — сдался он, устраиваясь поудобней, — началось все с того, что твоего отца чуть не пристрелили мои партизаны, когда он явился к нашей пещере без оружия и со стрелой в плече.
— У меня с той ночи остался исключительно уродливый шрам, — пожаловался отец, тоже подсаживаясь ближе, — и все потому, что твой папа совершенно не умеет обрабатывать раны.
— Сказал бы спасибо, что я не отдал приказ тебя добить, — отозвался человек, но тут же осекся, покосился на Иана, но тот слушал его спокойно, не моргнув глазом — слышал, что папа на этот раз просто шутит.
— А дальше? — потребовал мальчик, — что было дальше?
— А дальше, — ответил папа тоном доброго сказочника, готового к долгой обстоятельной истории, — твой папа долго прикидывался, что не может управлять левой рукой, лишь бы найти повод остаться в моей пещере.
Эльф презрительно фыркнул, но через мгновение рассмеялся.
— Честно говоря, — сказал он, — это чистая правда.
========== О стрелах и лучниках ==========
В постели Иан задержался гораздо дольше, чем пару дней, и под конец своего заключения просто не знал, чем себя занять. Читать он толком не мог — строчки книги расплывались и скакали перед глазами, а он был слишком большим, чтобы просто разглядывать картинки. Взрослые иногда приходили скрасить его досуг, но у них, конечно, были и собственные, очень важные дела, и Иан в первое время капризничал и просил папу или Геральта остаться с ним подольше — почитать ему или что-нибудь рассказать, но потом настаивать стало стыдно. В конце концов, он сам был виноват в своем незавидном положении, и никто не обязан был нянчиться с ним дольше, чем им позволяло время.
За окном стояла, как назло, ясная теплая погода, и сквозь открытые ставни Иан слышал, как во дворе разговаривают и смеются работники, как ржут лошади в конюшне, как мастер Лютик прохаживается по винодельне, напевая что-то или вслух спотыкаясь на непослушных строках очередного стиха, как шумит река и ветер проходится по виноградным лозам, буквально подначивая мальчика — выходи, ну где же ты? Мы тебя заждались. Но госпожа Йеннифер, которая лично руководила его лечением, строго запрещала ему даже помышлять о том, чтобы сбежать, грозя страшными последствиями. Последствий — вроде непонятного «кровоизлияния в мозг» — Иан не боялся, но вот подводить госпожу Йеннифер, которой обещал быть послушным, совершенно не хотелось.
Под вечер того дня, когда Иан готов был уже взвыть от бесконечного лежания и созерцания потолка, к нему пришел отец. Он заходил и раньше. Иногда, просыпаясь ночью, мальчик скорее чувствовал, чем видел его присутствие рядом с собой. Отец сидел у его кровати, не спал, молчал и, кажется, следил, чтобы Иан ни в коем случае не перестал дышать во сне. Маленький эльф понятия не имел, откуда в нем взялось это знание. Он просто понимал, словно слышал мысли отца, невыраженные, не облаченные в слова, но такие понятные. И, не открывая глаз, Иан поворачивался на бок, высовывал из-под одеяла ногу или руку — затем лишь, чтобы отец беззвучно поднялся, подошел и укрыл его поплотнее, а иногда — сжал его пальцы в своих или осторожно поцеловал в лоб. После таких моментов Иан всегда засыпал крепче, не слыша вечного шума в голове, без плохих снов и тревог.
Сегодня же у отца в руках была флейта. Он присел на край кровати, оценивающе окинул Иана взглядом.
— Думаю, завтра ты уже сможешь встать, — вынес он вердикт, — голова у тебя не болит? В глазах не двоится?
Иан прислушался к себе, решив ответить честно — в предыдущие дни ответы на эти вопросы давались ему с трудом, но обмануть отца было невозможно.
— У меня ничего не болит, — проговорил он, усаживаясь в постели повыше, — и я бы хотел пойти ловить светлячков. Можно?
— Завтра, — повторил отец. Он устроился поудобней, пробежался пальцами по гладкому корпусу флейты, мельком улыбнулся, — хочешь, я тебе сыграю?
Иан замер. С того дня, как мастер Лютик подарил отцу флейту, тот ни разу к ней не притронулся — мальчик был в этом совершенно уверен. Он не слышал ее звуков в доме или из сада. И сейчас отец говорил так, словно собирался поделиться с сыном сокровенной тайной, в которую никого больше не посвящал.
— Конечно, — поспешил согласиться Иан, и отец, снова улыбнувшись, поднес мундштук флейты к губам, аккуратно, словно прощупывая пульс на теле раненной птицы, пробежался по отверстиям пальцами, помедлил секунду, припоминая мелодию, и наконец заиграл.
Музыка была простой, незамысловатой, без резких переливов, как в песнях мастера Лютика, но и без унылой монотонности, как в этюдах, под которые танцевали на балах. Отец играл, словно вил длинную сверкающую нить из невесомой белоснежной шерсти, чтобы потом сплести из нее тонкие кружева — только тронешь, разорвутся. Иан никогда прежде не слышал ничего подобного. При нем на музыкальных инструментах играли только люди, и он вдруг с кристальной ясностью понял, что игра эльфа — это совершенно другое дело. Отец, казалось, не просто выдувал воздух и формировал звуки, правильно ставя пальцы — он сам вливался в эти мягкие тягучие звуки, тянулся к Иану, и мальчик ощущал, как светящаяся паутина опутывает его — желая не пленить и покалечить, но укрыть, защитить и согреть. В музыке отца не было четких фраз, не было ритма — он просто рассказывал без слов долгую, хорошо знакомую любому эльфу историю — и Иан слушал — и слышал в ней то, чего никто бы не смог поведать ему на словах. И очень скоро, через несколько долгих пронзительных минут, мальчик ощутил, как увлажняются его глаза, но за эти слезы ему было совершенно не стыдно. Это была естественная, самая верная реакция на его первое настоящее знакомство с самим собой, как с эльфом.