— О, ты не разочаруешься, — Виенна повела рукой, — но ты не прав — Яссэ принял меня с распростертыми объятиями, в его труппе как раз не хватало лучницы. Хотя жаль, что такое прекрасное оружие приходится кормить не людскими сердцами, как прежде, а яблоками.
— Надеюсь, лук верно служил тебе все это время, — заметил Иорвет нейтрально, — вижу, ты сохранила его в целости.
— Свое оружие всегда надо держать в порядке, — улыбнулась она, — ты сам научил меня этому, командир. Я не смогла расстаться с ним, даже когда пришлось продать саблю, чтобы не сдохнуть с голода.
На этот раз Иорвет не ответил ей, и Иан поднял на отца удивленный взгляд. До сих пор он наблюдал за их беседой, как за тренировочным сражением, которые иногда затевали папа и Анаис во внутреннем дворе Вызимского дворца — никто не наносил смертоносных ударов, поначалу пробуя защиту противника, отмеряя дистанцию и прощупывая слабые места. Но Соколица, кажется, решилась пойти в прямую атаку первой.
Она снова наполнила стопку отца, потом перевела чуть прищуренный взгляд на Иана.
— Знаешь, соколенок, до того, как я узнала, что ношу тебя, поначалу я решила, что умираю. — заговорила эльфка мягко, почти ласково, — что меня отравили в той проклятой корчме, или моя верная подруга, — она стукнула стопкой о бутылку, — наконец решила меня прикончить. Или что я подхватила одну из тех нелепых болезней, от которой так легко умирают люди. И самое забавное — когда я в очередной раз не смогла удержать внутри ту дрянь, что ела на обед, я поняла, что ужасно не хочу подыхать. Никогда не хотела. В этом мы с твоим отцом очень похожи. Чтобы выжить, мы делаем глупые, необдуманные вещи. Но ему, как видишь, просто всегда везло немного больше, чем мне.
Иан поерзал на скамейке — слова Виенны не требовали ответа, но он все равно испытал внезапное желание извиниться перед эльфкой за то, что доставил ей столько неприятностей. Хоть и не знал, как именно был в них замешан. Он покрепче сжал флейту в руках и смолчал. Хранил молчание и Иорвет, не спеша снова опустошать стопку.
— Когда я решила, что смертельно больна, я отважилась отправиться в Оксенфурт, — продолжала Виенна, немного опустив веки, словно так ей был удобней вспоминать, — я слышала, что там живет медичка, которая не делает разницы между людьми и нелюдями и помогает всем без исключения. Она несколько раз штопала моих товарищей, лечила их от простуды и паразитов, и я была уверена, что поможет и мне. Думаю, ее не осудили, как гавенкара, потому только, что реданской армии она помогала не меньше, чем моим собратьям. Я пробралась к ней ночью, тайно, хотя знала, что в городе давно шли облавы на нелюдей, и эта добрая женщина приняла меня, хотя я выдернула ее из постели, залезла к ней в окно и, наверно, напугала до смерти. И, осмотрев меня, она сообщила, что я вовсе не умираю. Но что та ночь в «Семи котах» не прошла для меня даром.
Иан уже совершенно запутался в этой истории, но продолжал внимательно, даже жадно слушать Соколицу. Ее тон, ее взгляд, ее легкая ласковая улыбка завораживали его, и мальчик не мог понять, почему все это так влияет на него, хотя эльфка, казалось бы, рассказывала неприятные, тяжелые вещи. Вроде бы даже обвиняла его в чем-то, но делала это так нежно, будто напротив — приносила благодарности.
— На обратном пути я, конечно, не могла думать о скрытности — только о тебе, — продолжала она, — честно сказать, я была в ужасе. Я не знала, что делать, как спасти тебя, если я понятия не имела даже, как помочь самой себе. Я была мертва к тому моменту уже очень давно, но теперь во мне снова была жизнь. И я испугалась, что смогу лишь загубить ее. Конечно же, меня схватили.
Она хмыкнула, болезненно передернула плечами и снова выпила. Молчала добрую минуту, не глядя ни на Иорвета, ни на Иана, а потом, обнажив в улыбке зубы, как в оскале, обронила как бы между прочим:
— Ты знаешь, каково это — сидеть в темнице Охотников и ждать, что на утро тебя сожгут? — Соколица ни к кому из них не обращалась, но Иорвет ответил, быстро коснувшись шрама, скрытого под платком.
— Знаю.
— Ах верно, — Виенна рассмеялась, как легкомысленная шутница, восклицающая «Ну что я за дурочка!», — тогда ты должен знать, каково было мне. Но разница была в том, что мои тюремщики не знали, что собираются разом оборвать две нелюдские жизни. А я, к сожалению, знала, и чтобы мучить меня, им было необязательно даже меня пытать. Мне было все равно, когда они называли меня эльфской шлюхой, выродком — но я была готова лечь под любого из них, взять в рот, стерпеть унижения и побои, лишь бы они отпустили меня. Не боялась за себя, и была готова поклясться, что вернусь, как только дам жизнь моему сыну. Но кто бы стал меня слушать?
Между ними вновь повисла тяжелая тишина. Иорвет сидел очень прямо, смотрел на Соколицу, больше не притрагиваясь к стопке, а Иан боялся лишний раз вдохнуть, надеясь, что эльфка наконец замолчит — и отчаянно жаждая продолжения истории.
— Но, видимо, вместе с твоим семенем, я переняла маленький кусочек твоей удачи, командир, — Виенна склонила голову к плечу, — на утро, когда меня должны были сжечь у городских ворот, все узнали, что король Радовид убит. И Охотникам стало не до того, чтобы казнить жалкую никчемную эльфку.
— Радовида убил Вернон Роше, — холодно, как отрубают голову живой рыбе, обронил Иорвет.
— Уверена, он сделал это с твоим именем на устах, — рассмеялась Виенна, — не зная, что спасает ту, кого не смог прикончить однажды, и ребенка, которого вскоре присвоит. Может быть, те, кто остался в Дол-Блатанна, были правы, и стоило подождать, пока люди сами перережут друг друга. Так или иначе, я смогла сбежать, пока в городе царил хаос. Убила парочку тюремщиков — о, даже с тобой в одной постели я не испытывала такого удовольствия. Но даже, обретя свободу, я все еще не знала, куда идти. Я вернулась в лагерь, но никому не сказала, что ношу ребенка. Полагаю, твоему отпрыску не были бы рады также, как тебе самому. Потому, когда мое положение стало заметным, мне пришлось уйти. Я пыталась найти убежище в Новиграде — среди оседлых. Мне помог один кузнец — странный тип, но в городе его уважали — даже нильфы, и в его доме было безопасно. Он начал выдавать меня за свою жену, всем рассказывал, как ждет прибавления в семействе. Но однажды кто-то из тех, кто охранял его, узнал меня. Человек со Скеллиге, один из тех, кому мой прежний подельник перешел дорогу в свое время. И мне снова пришлось бежать. Ну то есть… как бежать, — она горько усмехнулась, — бегать я тогда уже не могла. Скрываться среди деревьев — тоже. Эйвар, добрая душа, дал мне в дорогу немного денег, но их, конечно, ни на что не хватало. К тому же в Велене тогда царила страшная разруха. В корчмах, где я пыталась остановиться, на меня смотрели косо, а хозяева отказывались сдавать мне комнаты, даже когда я показывала им кошель с кронами. — она сделала паузу, вновь посмотрев на Иана, — Я была совсем одна, но твердо знала, что должна выжить. Даже когда несколько раз набредала на гнезда трупоедов или банды мародеров. Твой лук, командир, действительно сослужил мне добрую службу. Мне и моему сыну. Боли застигли меня, когда я пряталась от очередной компании охотников за добром мертвецов. Я родила тебя, соколенок, в одной из заброшенных хат, на грязной, продавленной лежанке. Я не могла даже кричать — боялась, что они меня обнаружат. Но когда ты сделал свой первый вдох и заплакал, для меня стало не важно, кто может это услышать. Я была слаба, но уверена, что убью любого, кто посмеет к тебе приблизиться. Перегрызу глотку, если понадобится, придушу голыми руками. Но нам снова фантастически повезло.
Иан слушал ее, и лишь когда Соколица замолчала, осознал, что сидит с приоткрытым ртом и сжимает флейту так крепко, что она вот-вот треснет в его руках. Отец сидел, опустив плечи, и было заметно, что смотреть на Виенну ему дается с большим усилием.
— Я так давно позабыла все традиции моего народа, что решила нарушить еще одну, — янтарь глаз Виенны теперь сверкал, словно поймав солнечный луч, и Иан чувствовал жар ее непролитых слез, — я сказала тебе, что Иан — не твое имя. Я назвала тебя в честь твоего отца. Того, кто выживал всегда и невзирая ни на что. Того, чье имя я так и не смогла начать проклинать. Того, благодаря кому выжила в очередной — и в последний — раз.