— О, если бы! — отец грохнул ладонью по столу, и по поверхности супа пошли мелкие волны, — ее величество королева Саския изволит писать мне. Она сообщает, что все мои прошлые преступления прощены и забыты, и народ Нижней Мархии готов принять меня, как ее верного полководца и доверенное лицо! Моя помощь, сообщает королева, будет неоценима в грядущей победоносной кампании, которую она готовит, чтобы освободить Аэдирн от «черной заразы». Черной заразы — так и написано, прочти!
Папа глянул на отброшенный в сторону листок бумаги и только сухо усмехнулся.
— Что ты ответишь? — спросил он негромко, и отчего-то Иану показалось, что человек задает этот вопрос не из праздного любопытства и не из вежливости. Ответ на него много значил, это было заметно по тому, как чуть нахмурились папины брови, чуть дрогнул уголок его рта.
— А что я могу ответить! — отец вскочил со своего места и нервно прошелся по кухне, — Она выгнала меня! Я готов был убивать ради нее, готов был даже сам умереть, я вел моих людей на верную смерть, лишь бы отстоять то, за что она боролась, а она! Выгнала! Меня!
Он почти кричал. Голос, изломанный, как весенний лед, отражался от стен, и Иан, не совсем понимая, что происходит, весь подобрался и сжался, боясь оказаться лишними ушами для этой пламенной тирады отца.
— И теперь зовет тебя обратно, — спокойно ответил папа, и спокойствие это давалось ему с огромным трудом — только отец, ослепленный собственным порывом, не смог бы этого разглядеть, — твои бойцы все еще живут там, и, если то, что говорил Яссэ — правда, считают тебя героем, пожертвовавшим собственным удобством ради их счастливой жизни. Они ждут тебя. — он сделал паузу, и последнюю фразу обронил, как бесполезный кинжал из мертвой руки, — Саския ждет тебя.
Отец вдруг замер, обернулся к папе, потом в три шага пересек кухню и остановился над ним. Очень осторожно взял его лицо в ладони и поднял к себе, заглядывая в глаза.
— Я уже сказал тебе, мой глупый человек, — произнес он очень тихо, раздельно, выделяя каждое слово, — я проиграл все свои воины, и кампания за освобождение Аэдирна меня не касается. А еще — и я не устану это повторять — я люблю тебя. Тебя одного, Вернон. И пусть это не имеет никакого отношения к тому, чью сторону я занимаю, но это единственное, что для меня имеет значение. Пусть мой бывший отряд ведет в бой кто-то другой — моложе и умнее меня. Тот, для кого эта победа действительно важна. Моя победа — это ты.
Папа смотрел на него молча, не двигаясь, потом неожиданно усмехнулся, потерся колючей от щетины щекой о ладонь эльфа.
— Начали ходить слухи о растущем эльфском сопротивлении, — заметил он также тихо, — вроде как, даже детей начали называть в твою честь.
Иорвет растерянно моргнул, опустил руки в задумчивости, потом вдруг рассмеялся, расправив плечи.
— За это, любовь моя, можешь сказать спасибо своему сыну, — сказал он, усаживаясь обратно за стол, — по его милости, та замороженная рыба из народа Ольх считает, что всех вокруг него теперь зовут Иорветами. А что! Это прекрасное имя.
Папа покосился на Иана, потом рассмеялся следом за отцом.
— Будь у нас и правда еще один младенец, я назвал бы его именно так, — откликнулся он весело, и лед в комнате окончательно превратился в ароматный теплый бульон.
— Моя мама сказала, что меня так и зовут, — решился встрять Иан, — так что я не очень-то и соврал.
Родители засмеялись только громче, хотя мальчик вовсе не шутил.
— В следующих документах, которые я получу, тоже запишусь Иорветом, — заявил папа, — неизвестно ведь, куда нас отправят, будем сеять смуту в умах мятежников.
Следом за супом из погреба появились сладкие зимние яблоки, а отец вытащил откуда-то давно припасенные шоколадные конфеты — Иан видел такие в вазочке в комнате Шани, и она говорила, что их привезли из далекого Назаира. Сейчас же эльф словно извинялся перед оголодавшим сыном за свою невнимательность, и лично следил, чтобы ему досталась большая доля от общих съестных богатств.
— Да что со мной сегодня такое? — вдруг покачал головой папа, — я и еще одно письмо чуть было не забыл передать.
Эльфы, увлеченные шоколадом, тревожно застыли, но на этот раз из-за пазухи папы появился конверт с совершенно очевидными опознавательными знаками. На большой черной печати красовался знак Солнца, а сама бумага была наощупь гладкая и мягкая, как шелк.
— Это тебе, Иан, — человек протянул мальчику письмо, и тот недоверчиво посмотрел на него.
— Император призывает меня на службу? — аккуратно спросил он, про себя уже прикидывая способы вежливо отказаться.
— Не думаю, — покачал головой папа, — это передали вместе с посланием от Цириллы. Может быть, она тебе пишет?
У Иана вдруг отчаянно заколотилось сердце. В новом городе, на новом месте, со всеми этими опасными заданиями и новыми знакомствами он ни на секунду не забывал о своей возлюбленной — иногда думал о ней перед сном, и пусть очень редко, но она все же приходила ему во снах. И сейчас его волнение, должно быть, отразилось на лице, потому что отец вдруг понимающе поцокал языком.
— Ох, Вернон, где твоя деликатность, — посетовал он, — кто же так отдает письма от дамы сердца?
— Что? — папа удивленно посмотрел на Иана, а тот покраснел до корней волос, думая, что деликатности не хватило как раз отцу.
Он не стал ничего отвечать, протянул руку и забрал у папы мягкий конверт. Конечно, глупо было надеяться, что родители оставят его с волнительным посланием один на один, решив выйти из комнаты, но то, как они оба таращились на него сейчас, смущало Иана еще больше. Он повернулся боком, отгораживаясь от них, и наконец разломал черную печать.
Письмо на тонкой зернистой бумаге было написано кривоватым крупным почерком и украшено несколькими фигурными кляксами, каждая из которых была замаскирована под неровные черные солнца. Мальчик пробежал строчки глазами, потом немного разочаровано вздохнул.
— Это от Фергуса, — сказал он, снова поворачиваясь к родителям. Отец сочувственно покачал головой.
— О, мой мальчик, мне так жаль, — его единственный глаз смеялся.
Секундное разочарование, впрочем, быстро прошло, и Иан с любопытством вернулся к посланию принца — как-никак это было все же первое в его жизни настоящее письмо. И, раз оно было не от Цири, даже пристальные взгляды родителей мальчика больше не смущали.
«Преветствую, мой дорагой друг!» — начиналось письмо. Иан слегка нахмурился — все послание пестрело такими ошибками, и в некоторых местах смысл фраз можно было только угадывать, но Фергус очень старательно описал другу, как они уехали из Боклера и вернулись в Нильфгаард. Как он провел генеральное сражение против воображаемой армии захватчиков, и представлял все это время, что отрядами эльфов в составе его воинства командовал Иан. Фергус писал, что попросил у папы разрешения пригласить друга в гости, в Город Золотых Башен, и папа согласился, так что, когда Иан сможет, он ждал его с нетерпением. Еще принц интересовался, конечно, как дела у Иорвета, и нравится ли им всем в Оксенфурте (Онсекфрукте). И под конец добавил, что попросил у придворного мастера нарисовать вторую карту Континента и вырезать еще один набор фигурок специально для Иана, но не решился доверять эти сокровища почте. Для наглядности принц даже зарисовал нескольких полководцев из нового комплекта, и на удивление, изображения эти вышли очень удачными — в них четко угадывались суровые черты лиц солдат, а один из них был так похож на отца, что Иан заулыбался. У нарисованного Иорвета был всего один глаз, а шрам походил на ветвистую чернильную молнию.
«Надеюс, вы все здаровы и счасивы», — заканчивалось письмо, — «мама, папа и Цирилла здаровы, а я очень скучаю по тебе».
Иан поднял глаза от письма и встретился взглядом с родителями. Тех, казалось, содержание послания волновало ничуть не меньше, чем самого мальчика, и он спросил у отца, можно ли ему написать ответ.
Иорвет величественным щедрым жестом вытащил из стопки бумаги один листок, вручил Иану свое перо и пододвинул ближе чернильницу.