— Луиза ЛаВалетт, — закончил за папу Иорвет, — кажется, теперь я понял.
— Судя по всему, Луиза была не просто марионеткой в руках Воорхиса, — продолжал папа, и лицо его становилось все жестче, все мрачнее и темней, — она с самого начала была против брака дочери с принцем Фергусом. И за участие в этом заговоре ей было обещано, что Темерия сможет выйти из состава новой Империи, обрести полную независимость, чтобы в последствии Анаис могла выйти замуж за новоиспеченного Императора, и союз двух стран стал бы равноправным и полюбовным. Какая идиллия, ты не находишь?
Иорвет невесело усмехнулся.
— Но вы с Цириллой раскрыли заговор, — закончил он за человека, — и теперь генерала Воорхиса и мать нашей юной королевы-бунтарки вздернут на Площади Победы.
— Именно, — голова папы поникла, — я не просто раскрыл заговор. Сперва я не смог уберечь отца Анаис, хотя нес ответственность за его жизнь. А теперь, согласившись служить Империи, я обрек на смерть и ее мать.
Губы отца вдруг сжались в узкую жестокую линию.
— Ну уж нет, — выплюнул он, — это не так. Ты не вкладывал идеи в голову этой женщины, и ты не вливал яд в кубок принца. Ты расследовал покушение на ни в чем не повинного ребенка, а до этого — растил и воспитывал дочь той, кто решила, что может распоряжаться судьбами целых королевств!
Папа поднял на него удивленный взгляд, потом неуверенно улыбнулся.
— Попробуй объяснить это Анаис, — ответил он, — ее мать ввязалась в это ради свободы Темерии. Ее сестра призывает ее к союзу ради свободы Темерии. А я? Я служу врагу и очень постарался, чтобы Темерия осталась рабом Империи. Вернон Роше, который из патриота стал предателем.
— Если понадобится — объясню, — резко ответил отец.
Завтракали они в полном молчании. Папа, хоть и выглядел изможденным, почти не прикасался к еде, хотя сегодня отец выставил на стол не свою коронную кашу. И у Иана, глядя на человека, тоже кусок не лез в горло. От унылой тишины, полной мрачных взглядов и тяжелых вздохов, их спас громкий решительный стук в дверь. Отец, убиравший со стола почти нетронутые тарелки взвился, выпрямился, а потом махнул папе рукой — мол, сиди.
— Какого хрена, — раздалось от двери, когда эльф открыл ее, и через мгновение на кухне появился сперва уже знакомый Иану ведьмак, а потом и Анаис, снова припорошенная снегом и раскрасневшаяся от быстрой езды по морозу.
— Мне сообщили, что ты уже вернулся, — обратилась она сразу к папе, и Иан заметил, как лицо у того вытянулось и застыло — юная королева не дала ему шанса подготовиться к разговору, украла лишние несколько часов тяжелых раздумий — и в какой-то мере мальчик был ей за это даже благодарен. — В лагере я принимаю официальных гостей, — продолжала королева, — а с тобой хотела поговорить лично. И еще — нормально поесть, не скребя по тарелке неправильной вилкой под строгим взглядом Кейры. Что на завтрак?
— Анаис, — папа поднялся на ноги и сжал кулаки, — мы поговорим, но сперва… я должен кое-что рассказать тебе…
Анаис резко нахмурилась, безошибочно читая по папиному лицу.
— И разговор будет не из легких, верно? — спросила она, — что случилось? Ты передумал брать командование? Ты…- она окинула быстрым взглядом его иссиня-бледное небритое лицо, — ты заболел?
В кухне повисла неловкая, тяжелая тишина, и ведьмак, который, видимо, чуял происходящее гораздо тоньше всех присутствующих, опустил твердую руку Иану на плечо.
— Идем, парень, поиграем в снежки на улице, — сказал он, улыбаясь, но за улыбкой его не было ни капли веселья. Иан хотел бы отказаться, но на него разом обратились пять суровых глаз, и он предпочел подчиниться судьбе.
На улице трещал мороз. Снежки отказывались лепиться, снег просто рассыпался в ладонях, как бы мальчик ни старался, и Ламберт, заметив его страдания, хмыкнул.
— Ну ладно, со снежками я погорячился, — согласился он, — может, тогда крепость построим? Знаешь, как сделать, чтобы в такой мороз она не разваливалась?
— Знаю, — без особого энтузиазма кивнул Иан, — нужно залить ее водой. Тебя этому тоже Весемир научил?
Ведьмак не выказал ни капли удивления, но в его кошачьих глазах Иан заметил каплю интереса.
— Меня этому научил мой приятель Геральт, — ответил он, — а его — Весемир, да. Я тогда жил в Каэр Морхене и ненавидел эту сраную крепость с ее сраными ледяными стенами так, что хотел сбежать из нее подальше или сдохнуть уже, чтобы не мучиться на Гребенке или Мучильне. А Геральт… он не то чтобы самая приятная личность на свете, но он возился со мной, когда мне было уже невмоготу стараться. И иногда с ним бывало даже весело.
Иан с любопытством посмотрел на грозного ведьмака — то, что он рассказывал, никак не вязалось с его видом и поведением. Мальчику казалось, что уж если кто и был рожден на свет, чтобы стать ведьмаком, так это Ламберт, и уж он-то наверняка учился в их ведьмачьей школе лучше всех. Но выходило, что внешность обманула маленького эльфа. Особенно очевидно это стало, когда Ламберт вдруг широко улыбнулся.
— Ну, делаем крепость или нет, решай, пока я не передумал, пацан.
— Делаем, — решился наконец Иан.
С улицы мальчик возвращался промерзшим насквозь, с мокрыми ногами и онемевшими от холода пальцами, но совершенно забыв о том, что в доме происходил тяжелый страшный разговор между папой и старшей сестрой. В Геральте, конечно, можно было разглядеть наставника и отца, но Ламберт, как оказалось, больше походил на злого мальчишку возрастом чуть постарше Иана. Он не давал маленькому эльфу поблажек, подначивал его, но успехам радовался совершенно простодушно и смеялся так заразительно, что невозможно было не рассмеяться вместе с ним.
В кухне, когда они вернулись, стояла гробовая тишина, и веселье мгновенно слетело с ведьмака.
— Иди, парень, переоденься, а то простудишься, и твои родители меня с дерьмом сожрут, — подтолкнул он мальчика к лестнице, и тот вновь был вынужден подчиниться, хотя на самом деле ему хотелось броситься к родителям и Анаис и расспросить их чем же кончилось дело, пришли ли они к согласию, или все кончено?
Скидывая мокрые сапоги и снимая с плеч задубевшую от снега куртку, Иан напряженно прислушивался. Снизу доносились приглушенные голоса, но смысла слов было не разобрать. А потом все и вовсе стихло. Иан сел на кровать, чувствуя, что вот-вот заплачет. Просто так, еще не зная истинной на то причины, но так, как плачут только от самого глубокого отчаяния.
Послышался тихий стук в дверь, и в спальню осторожно проскользнула Анаис. Ее синие глаза блестели, нос покраснел и распух, словно она долго не могла унять слезы или подхватила жуткий насморк. Но королева улыбалась, и Иану от этой улыбки стало не по себе, как от того сна, где он видел строительство непонятного постамента. И только сейчас мальчик начал понимать, что незнакомые люди в его сне строили виселицу для мамы Анаис.
— Я пришла попрощаться, Иан, — сказала юная королева, — не могла без этого уехать.
Иан кивнул, не в силах ничего сказать. Значит, разговор закончился плохо, и Анаис все же уезжала навсегда. Теперь они будут врагами и больше никогда не увидятся.
Девушка прошла в комнату, присела на кровать Иана и некоторое время сидела молча, сложив руки на коленях, не зная, как начать разговор. Мальчик стоял в шаге от нее, теребя в пальцах слишком длинный рукав своей рубахи — одной из тех, что папа купил «на вырост». Королева подняла глаза и оглядела маленькую комнату. Взгляд ее остановился на том месте стены, где Иан развесил нарисованные Фергусом портреты полководцев — в самом центре висел, конечно, Иорвет, рядом с ним — сам Мэнно Коэгоорн, а вокруг них — еще полдесятка нильфгаардских генералов, каждый из которых мог бы стать врагом королевы Анаис, родись она на несколько лет раньше.
— Это ты нарисовал? — спросила королева тихо, — очень красиво.
— Нет, — Иан покачал головой, — это Фергус. Он любит фигурки с генералами и попросил придворного мастера сделать комплект и для меня. А еще прислал эти рисунки.