Второй раз свою ошибку Иан совершать не стал. Взобравшись на кровать, он придержал трясущегося эльфа за затылок, поднес к его губам бутылку с водой, и следил, чтобы незнакомец делал медленные аккуратные глотки. Теперь мальчик мог разглядеть язвы на тонком изможденном лице, запекшуюся кровь вокруг чуть провалившегося точеного носа, поредевшие ресницы и то, что у эльфа, кажется, не хватало нескольких зубов. Пахло от незнакомца так, как пахла испортившаяся в погребе курица, но мальчик не стал отодвигаться, лишь быстро поморщился.
Воду, однако, незнакомец смог удержать в себе. Он поднял на мальчика покрасневшие запавшие глаза, подернутые белесой пленкой, и Иан сумел не отвести взгляд.
— Меня зовут Иан, — напомнил он то, что уже сказал отец, — а тебя?
— Таэль, — имя просочилось сквозь редкие зубы, как вода в прохудившуюся лодку.
— Ты был в отряде Верноссиэль, — неожиданно подал голос отец. Огонь от его стараний наконец занялся, но промерзшие доски горели плохо и сильно дымили, — мы встречались в «Семи котах».
Эльф перевел взгляд на Иорвета, и на исковерканном лице появилась слабая улыбка.
— Иорвет, — Таэль словно только сейчас смог осознать, что ему говорили, — я тоже помню тебя, предатель.
Иан тревожно глянул на отца, но лицо того не дрогнуло. Он поднялся и подошел к лежанке, сел и взял эльфа за руку. Несколько долгих секунд все трое молчали.
— Теперь я один, — голос Таэля шелестел, как последний в году снегопад, — здесь страшно. И холодно.
— Мы никуда не уйдем, — ответил отец, и они вновь надолго замолкли.
— Какой сейчас месяц? — спросил Таэль наконец. Он больше не смотрел ни на Иорвета, ни на Иана. Его взгляд блуждал вокруг, и едва ли он вообще что-нибудь видел.
— Через три дня — Имбаэлк, — ответил Иорвет, не выпуская его руки.- лес пробуждается.
— Три дня, — эльф крупно вздрогнул, тяжелые веки опустились, и Иан увидел, как пальцы его на миг сильнее вцепились в ладонь отца, — всего три дня… Как глупо.
Еще мгновение висела напряженная тишина, потом мальчик услышал, как с разомкнутых губ Таэля слетел шумный долгий выдох, и в следующий миг его страдальческое лицо разгладилось, замерло, как маска, и вся фигура эльфа словно просела, расслабилась и оледенела.
Иан и раньше видел, как приходит смерть, и только в этот раз ему вдруг захотелось заплакать.
Отец осторожно освободил свою руку из пальцев мертвеца и встал.
— Идем, — кивнул он Иану, и мальчик, недоумевая — неужели они бросят умершего здесь просто так — поспешил за ним.
Иорвет, однако, уходить не собирался. Выйдя из пещеры, он принялся обрывать тонкие ветви с росшего рядом со входом дерева, а потом ловко и быстро наскоро сплел из них маленький венок. Вернувшись в закуток, отец надел венок на голову мертвого эльфа, огляделся по сторонам. В самом углу, брошенный и забытый, лежал небольшой лук. Иорвет поднял его, заботливо отряхнул от ледяной пыли и вложил оружие в начинавшие костенеть пальцы Таэля. И только после этого встал рядом с лежанкой и расправил плечи. Иан пристроился рядом с ним, чувствуя, как торжественность момента давит на него, словно они были вовсе не в забытой ледяной пещере, а в храме пред ликом незнакомого божества. Отец тихо прошептал какую-то фразу — Иан не смог разобрать слов.
— Спи спокойно, брат, — Иорвет склонил голову, и мальчик повторил его жест. — надеюсь там, куда ты идешь, весна уже наступила.
В город эльфы возвращались уже в сумерках. Стража сменяла посты на Новиградских воротах, и Иорвет вытащил из-за пазухи и показал им какой-то документ, на совершенно новой белоснежной бумаге и с печатью — Иан никогда его раньше не видел. До сих пор отец обходился временным попуском. Стражники пожелали им доброго вечера и пропустили.
Никогда прежде Иан не испытывал такой радости при виде золотистого света в окнах их маленького дома, как в тот вечер. Окончательно стемнело, и тишина, в которой отец и сын провели весь путь из леса, уже начинала душить мальчика. Он понимал, что говорить с отцом о произошедшем было бессмысленно, да все и так было ясно, без объяснений. Иорвет выплатил старый долг святилищу, в котором обрел мир и будущее, и уехал оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться. Иан же чувствовал, как образ незнакомого эльфа, его последний вздох скребут его сердце, но в нем не было ни тоски, ни непонимания. Он стал свидетелем ужасной истины — все приходят в этот мир, чтобы однажды уйти, и иногда не хватает всего трех дней, чтобы увидеть последнюю весну. Сидя в седле, маленький эльф плотнее прижимался к отцу, чтобы почувствовать тепло его тела, услышать ровный ритм его сердца и убедиться, что Иорвет живой, настоящий и никуда не уходит. И отец, будто поймав его мысли налету, обнял его одной рукой и не отпускал до самого дома.
Папа был уже дома и ждал их. Он встретил эльфов на пороге, хмурясь, даже почти злясь.
— Где вы были? — спросил он, когда Иорвет скидывал дорожный плащ, а Иан боролся со своими сапогами. В доме было тепло натоплено и пахло жаренным мясом и картошкой с луком. Папа, может, и злился на них, но ужин приготовить не забыл. Когда отец прильнул к нему и поцеловал, Иан привычно смущенно отвернулся, но в этот раз спрятал счастливую улыбку. Они были дома.
— Мне нужно было кое с кем попрощаться, — ответил отец, не размыкая объятий, и папа, хоть явно ничего не понял, допытываться больше не стал.
Грея замерзшие руки о кружку с теплым травяным отваром, Иан наблюдал, как папа раскладывает еду по тарелкам. Человек хмурился и хотел о чем-то заговорить, но медлил. Только усевшись на место, он наконец прямо посмотрел на отца.
— Мне нужно уехать, — сказал папа очень серьезно.
— В Новиград? — отец подцепил вилкой кусок рассыпчатой картошки, подул на нее и отправил в рот.
— В Вызиму, — ответил папа, — на пару недель или немного дольше.
Отец удивленно поднял бровь.
— Я думал, тебе запрещено появляться в Вызиме, — сказал он, и в тоне его зазвучала холодная, как пальцы мертвеца, тревога.
— В Вызиме запрещено появляться Вернону Роше, — напомнил папа, — а это давно уже не мое имя. Те, кому не положено меня видеть, давно забыли мое лицо, и я еду туда, чтобы присутствовать на суде над Луизой ЛаВалетт. Император рассудил, что ее, как гражданку Темерии, должна судить королева Темерии. Готовившийся переворот касался и ее тоже, и, я подозреваю, в этом решении не обошлось без участия Цириллы. Они с Анаис неплохо спелись.
— Как жестоко, — довольно меланхолично ответил отец, не отвлекаясь от своей порции, — заставить девчонку приговорить собственную мать к казни.
— Я думаю, обойдется без этого, — отмахнулся папа, — в Вызиме никого не казнили с тех пор, как закончилась война, а всех военных преступников отправили в Нильфгаард. Цирилла понимает, что казнь матери королевы может привести к охлаждению отношений с Империей, и предполагает, что Луизу сошлют в одну из провинций или вовсе помилуют — под громкие аплодисменты аристократии. В любом случае, Анаис достаточно умна, чтобы принять политически верное решение и обратить сорвавшийся заговор себе на пользу.
— В таком случае, я рад за нее, — Иорвет снисходительно улыбнулся, — я уже настроился погулять на их с Фергусом свадьбе, и не хотелось бы менять планы.
Папа его юмора не оценил и остался сосредоточенно-мрачным.
— Я не смогу взять вас с собой, — сказал он с таким видом, словно шагал с крыши, зажмурившись, — мое лицо в Вызиме забыли, потому что в нем нет ничего запоминающегося, а вот твое…
— Я понимаю, — кивнул Иорвет спокойно, — но ведь через две недели ты вернешься. Мы расстаемся не навсегда.