Иан не возражал против общества Эренваля. С его вечно недовольным тоном и надменным лицом легко можно было смириться, стоило познакомиться с их обладателем поближе. Эренваль не слишком охотно рассказывал о себе, но Иан был таким благодарным слушателем, что эльф сам не заметил, как вывалил на него все — начиная с желания его семьи вырастить из самого молодого представителя рода Знающего или, на худой конец, известного алхимика, и заканчивая поступлением на службу к принцессе Цирилле, которой было все равно, что ее агент так и не освоил ни одного заклинания и испытывал физическое отвращение к процессу смешивания неприятно пахнущих, липких, грязных алхимических субстанций. Эренваль вообще много говорил о Цири, и Иан подумал было начать ревновать, но потом решил, что оно того не стоит. Эльф рассуждал о принцессе, как о недостижимом идеале, словно в своей голове представлял ее самой Ларой Доррен и никем иным. Иану, который видел, как Цири ловко управляется с мечом, кидает снежки, носится на коньках и заботливо оправляет шапку на голове младшего брата, сложно было представить ее в образе эльфской легенды, но своими мыслями с Эренвалем он делиться не спешил. Ему ужасно не хотелось его расстраивать.
Пока Иан занимался постижением университетского мирка, отец был увлечен собственными битвами за постижения наук. Иорвет очень быстро понял, что учиться в Университете, а не просто ходить на те лекции, которые ему нравились, не так-то просто. Он со своим привычным упорством, не давая отчаянию поглотить себя, вгрызался в основы математики, грамматики и риторики, а потом вступал в неравный бой с логикой и геометрией. Хуже всего отцу давались астрономия и гармоника. Он провел почти всю жизнь под открытым звездным небом, и прекрасно умел играть на флейте, как и все эльфы, но вникать в структуру этих искусств, препарировать, раскладывать по полочкам и подчинять простым законам, казалось Иорвету чем-то кощунственным, почти возмутительно недостойным. Иан иногда вечерами видел, как отец отшвыривает от себя очередной фолиант, комкает и рвет листы пергамента, но на утро неизменно оказывалось, что все задания выполнены, и Иорвет отправлялся на утреннюю лекцию с видом бойца, идущего в последний бой. Иану иногда начинало казаться, что отец готов все бросить, отказаться от своих книг, и вернуться к прежней жизни, но очень скоро стало ясно — отступать с намеченного пути Иорвет был не намерен.
Папа теперь появлялся дома редко. Иногда бывало, что он пропадал на целые недели, но потом возвращался, чтобы провести с ними несколько дней. Отец тогда отменял все свои дела, и каждую минуту таких встреч родители проводили вместе. По ночам, чтобы не прислушиваться к происходящему в соседней комнате, Иан забирался с книгой и маленьким масляным фонарем под одеяло или старался поскорее уснуть. Он прекрасно понимал, как родителям хотелось побыть наедине, и как сами они старались не шуметь, чтобы не смущать мальчика, особенно зная, что через пару дней папе снова предстоит уехать.
Из разговоров родителей, хоть они и пытались не поднимать сложные темы, чтобы не тратить на них драгоценное время, Иан знал, что отряд под командованием папы ведет очень успешную деятельность по сдерживанию реданского наступления на Темерию. К концу весны война, которая, казалось, уже вовсю стучалась в дверь, захлебнулась в бесконечных диверсиях, коротких, но разрушительных стычках и непредвиденных потерях в реданских рядах. Вопреки планам королевы Адды, население Северной Темерии никак не желало переходить на ее сторону, и вскоре от плана масштабного вторжения пришлось отказаться. Реданская королева вынуждена была провести еще одну встречу с младшей сестрой, и на этот раз договор между ними все же был заключен. Иан знал, что Анаис подписала этот пакт о взаимном ненападении, вопреки воле Империи, но папа утверждал, что это был лучший исход. А вскоре после подписания этого соглашения, человек вернулся в их Оксенфуртский дом, чтобы остаться не на пару дней и даже не на неделю. Папа сказал, что теперь, когда опасность новой войны миновала, он сможет задержаться по крайней мере до осени, если не поступит иных распоряжений от Анаис или Императора.
Отец к тому времени уже победил своего ужасного монстра — экзамены после первого семестра, и тоже был свободен от учебы.
До Туссента они добрались той же дорогой, какой несколько месяцев назад уезжали, и Иан с удивлением узнавал встречавшиеся по дороге таверны, где их принимали, как дорогих гостей. Корчмари знали Иана по имени, подкармливали его совершенно бесплатными сладостями и расспрашивали папу о его здоровье и настроении. И, удивительное дело, отец, на пути в Оксенфурт хранивший неизменное холодное молчание, теперь тоже с радостью включался в разговор, даже шутил и интересовался делами совершенно незнакомых ему людей. А уж когда однажды, почти у самой границы, семейство остановилось на ночлег в ухоженной маленькой корчме, хозяином которой оказался молодой смешливый эльф, Иорвет и вовсе провел всю ночь за долгим неторопливым разговором с ним.
В Боклер отец наотрез отказался заезжать, и папа не возражал. Их путь лежал в Нильфгаард — Император прислал папе письмо, в котором просил — не приказывал! — приехать и отчитаться о проделанной работе лично. Иан же, с самой зимы обменивавшийся письмами и рисунками с Фергусом, ехал в Город Золотых Башен с собственным личным приглашением от принца. По пути все же решено было заехать в Корво-Бьянко. У папы к Геральту было важное дело, но говорить о нем в пути родители избегали.
Снова засыпая под бескрайним звездным небом сказочного края на очередном привале, Иан думал о ведьмаке. Расстались они вовсе не как друзья, и, хоть мальчик, и был уверен, что поступил совершенно правильно, чувствовал, как в нем, непрошенное, просыпается смутное волнение. От Геральта все те месяцы, что они прожили в Оксенфурте, не было никаких вестей. Пару раз Иан хотел написать ему, может быть, даже извиниться за то, что сбежал, не попрощавшись, но потом эта идея начинала казаться ему глупой и бессмысленной. Геральт был его другом, Иан жил под его крышей и научился у него очень многому из того, что теперь знал, но ведьмак сам ни разу, должно быть, о нем не вспомнил — иначе прислал бы весточку. Могло статься, что Геральт обиделся на мальчика за побег, но разве мог тогда Иан поступить иначе? И сейчас, подъезжая все ближе к поместью, бывшему для него, хоть и недолго, но настоящим домом, мальчик пытался придумать, как начать разговор с Геральтом, представить, как ведьмак его встретит, будет ли злиться? Поверит ли, что, вопреки его опасениям, все сложилось очень хорошо? Сможет ли снова стать Иану другом?
И оставалась еще, конечно, госпожа Йеннифер… Если в прощение Геральта легко можно было поверить, то с ней дела обстояли куда сложнее. Если Иан хоть как-то смог разобраться во всех тех приключенческих книгах, которые читал, то ясно было одно — своим побегом он разбил госпоже Йеннифер сердце. А говорить ей, что она оказалась не права, и маленький эльф вовсе не стал опасной обузой для своих родителей, значило растоптать и без того мелкие осколки. И как бы ни старался, Иан никак не мог придумать, как загладить свою вину.
Наблюдать за партией родителей в шахматы Иану давно надоело. Сам он быстро проиграл свою — папа провел несколько стремительных агрессивных атак ферзем и офицером, не оставив мальчику, прохлопавшему обоих коней еще в самом начале, ни единого шанса. Но с тех пор, как за доску сел отец, прошел уже битый час. Сперва маленький эльф с любопытством и даже азартом смотрел за тем, как Иорвет одну за другой отбивает привычные атаки папы. Потом их игра превратилась во взаимный обмен ударами, и наконец на доске осталось только три фигуры — папина поредевшая армия превосходила иоверветову всего на одну белую пешку. В иных обстоятельствах, Иан точно это знал, партия была бы уже проиграна черными, но отец не желал сдаваться, и, двигая своей единственной фигурой, никак не давал папиной пешке добраться до поля превращения. Наконец, подловив человека на глупой ошибке, Иорвет торжествующе улыбнулся.