— Полагаю, у нас ничья, — сообщил он тоном, каким славные генералы принимали капитуляцию поверженных противников, и папа, еще раз уныло взглянув на доску, вынужден был кивнуть.
— Удивительно, — сказал он, покачав головой, — ты играешь гораздо лучше Эмгыра, хотя я лично учил его.
— Какой сомнительный комплимент, — беззлобно фыркнул Иорвет, — не волнуйся, Вернон, еще пара недель, и ты сможешь воссоединиться со своим возлюбленным Императором и сойтись с ним за шахматной доской.
Папа ничего не ответил, лишь покачал головой.
— К тому же, — продолжал отец. Он откинулся на спину, растянулся на одеяле и закинул руки за голову, — может быть, Иан — просто куда лучший учитель, чем ты, любовь моя.
— Сказал тот, кто в свое время даже говорить не мог собственного сына научить, — уязвленно откликнулся папа, и Иан испугался, что отец обидится. Но тот лишь легкомысленно рассмеялся. С тех пор, как папа вернулся, эльф ни разу на него не разозлился, и мальчику иногда начинало казаться, что родители предпочли бы вовсе не размыкать рук и не отодвигаться друг от друга дальше, чем на несколько дюймов. По крайней мере, насмотреться друг на друга они явно не могли.
— Тебя давно никто не обыгрывал, мой глупый человек? — поинтересовался отец игриво, и папа, отодвинув в сторону доску, отчего несколько фигур рассыпались по траве, надвинулся и навис над ним. Отец лениво поднял руку и опустил ее папе на шею сзади, и Иан очень отчетливо понял, что ему пора прогуляться.
— Можно я соберу цветов? — спросил он, поднимаясь на ноги, — хочу сделать букет и подарить его госпоже Йеннифер.
Папа посмотрел на него, как тот, кого грубо выдернули из приятного сна, но потом немного растерянно улыбнулся.
— Конечно, — кивнул он, и Иан видел, как пальцы отца, поглаживающие его шею, мешают папе говорить, — только далеко не уходи.
Иан прекрасно знал, что Туссент лишь кажется волшебным краем со страниц ярких иллюстрированных книг, а на самом деле полон опасностей ничуть не меньше, чем реданские леса или болота под стенами Вызимы. Он помнил, как Геральт рассказывал ему о способах распознать близость гнезд смертоносных тварей — сколопендроморфов или накеров. Нужно было внимательно прислушиваться и стараться почувствовать, не дрожит ли под ногами земля. Но сейчас, когда мальчик шел, по колено в сочной зеленой траве и один к одному собирал цветы в красочный ароматный букет, все было тихо. Лишь ветер колыхал невысокие деревья и волнами проходил по стеблям. На тонкую стрелу иван-чая присела знакомая уже Иану солнечно-желтая бабочка. Мальчик замер, стараясь на этот раз не спугнуть ее, но налетел порыв ветра, и поклонил цветок к земле. В воздухе пахло медом, близкой рекой, распаренной черной землей и совсем немного — чем-то еще, неуловимо-тяжелым, муторным, как застывшая в тарелке овсяная каша. Бабочка на мгновение запуталась в тяжелых травяных стеблях, но потом взлетела выше. Иан пошел за ней, не замечая, как истончается под ногами тропа.
У самого горизонта собиралась, набухая, чернея с каждой минутой, громада грозовой тучи. Иан взобрался на небольшой, покрытый мелкими желтыми цветами холм и теперь вглядывался в нее. В самой глубине сизой массы мелькали короткие вспышки. Грома пока было не слышно, но тревожная мгла ширилась и приближалась. Мальчик чувствовал, как отчаянно-сильно запахли цветы, как пронзительней застрекотали кузнечики, а тяжелый, густеющий вместе с грозой у горизонта, аромат, стал отчетливей и страшней. Иан знал, что нужно поворачивать назад, предупредить родителей, что собирается буря. Конечно, им было не успеть доехать до Корво-Бьянко до того, как начнется дождь, но нужно было хотя бы отыскать укрытие. Он собрался уже уходить, но тут взгляд его, скользнув по берегу реки у подножия холма, наткнулся на странную темную кучу у самой воды.
Ноги понесли мальчика почти против его воли. Он сбежал по травянистому склону, оскальзываясь и едва не падая. Берег в этом месте был болотистым и вязким, и ноги проваливались в ил по самую щиколотку, но Иан продолжал упорно приближаться к странному предмету. В воздух от очередного его неловкого шага взметнулось черное облако мух, и маленький эльф наконец смог рассмотреть, к чему так отчаянно устремился.
Полуутопленное в густом иле, перед ним лежало тело большой черной лошади, и Иан узнал ее с первого взгляда.
— Плотвичка, — тихо прошептал мальчик, делая еще один неуверенный шаг к своей находке.
Лошадь совершенно очевидно была мертва уже пару дней. Крупная морда с яростно открытыми белесыми глазами устремлялась к темнеющему небу. На шее Плотвы красовался длинный глубокий порез, но багровая кровь давно впиталась в илистую почву. Маленький эльф осторожно опустился на корточки рядом с телом, протянул руку и коснулся гладкого покатого лба. Тело уже окоченело, и пальцы словно прижались к ледяному стеклу, подернутому инеем.
— Плотва, — позвал мальчик, словно надеялся, что это все ему мерещится, что верная ведьмачья спутница вот-вот запрядет ушами, задергается, поднимется на ноги, стряхивая с себя илистый налет смерти. Но, конечно, тело оставалось неподвижным. Иан, сам едва это понимая, горько всхлипнул. Было время, когда он боялся Плотвы, сторонился ее — лошадь была крупнее Серебряного, и, хотя и вела себя смирней и послушней, внушала безотчетный страх. Но помнил мальчик и то, как приятно было, сидя в седле впереди Геральта, прижиматься к ее теплой шее, как дремота одолевала его под ее ровный ход. Как ранним утром, если мальчик приходил проведать лошадей на конюшне Корво-Бьянко, Плотва забирала яблоко с его ладони мягкими влажными губами, как подставляла нос под неловкую ласку.
Маленький эльф так глубоко погрузился в собственное нежданное горе, что услышал плеск и стрекот слишком поздно. Тощая, покрытая зеленой коркой, желтоглазая тварь поднималась из воды в нескольких шагах от него, а следом за ней — еще одна, и еще. Чудовища расправляли алые гребни на головах, скалились, будто насмехаясь, двигались неторопливо, вразвалку, как добрые толстые купцы на городском рынке, но их ядовитые длинные когти чертили линии на стоячей воде, вспарывали ровный илистый слой.
Иан поднялся на ноги, понимая, что бежать уже поздно, попятился, утопая ногами в вязкой грязи. Он знал — стоит оступиться, и конец — твари набросятся и растерзают его. Откуда-то издалека разнесся раскат грома, под новым порывом ветра река вспенилась, восстала и опала, как остывший омлет. Одна из тварей, низко урча, перестала чертить круги вокруг мальчика и двинулась прямо на него — все также неспешно, или ему только так показалось. Иан выпрямился и расправил плечи, как, споря с особенно яростными оппонентами, всегда делал отец. Если уж ему было суждено погибнуть, то сделает это он, не вопя от ужаса, не в бессмысленной попытке убежать. Иан готов был встретить смерть лицом к лицу, раз уж его жизни суждено было так нелепо закончиться.
Тварь ринулась вперед рывком, и в последний миг Иан все же не выдержал и зажмурился. Он услышал странный глухой звук, потом отчаянный вой, и лицо его залила вонючая теплая жижа. Мальчик отпрянул так резко, что не удержался и полетел спиной в грязь, и только после этого с трудом смог разлепить глаза.
Нападавшая на него тварь уже утопала в иле в шаге от него — из правой глазницы торчал длинный метательный нож. Второе чудовище, бросившееся на помощь первому, тоже упало, как подкошенное — нож вошел ему в горло. Иан не успел ничего сообразить, не успел дернуться, когда прямо перед ним возникла фигура отца. Он был безоружен, но буквально накрыл мальчика собой, пока рядом с ним папа, орудуя длинным кинжалом, расправлялся с оставшимися тварями.