Сражение длилось недолго — чудовищ было больше, они были в ярости, раззадоренные запахом потрохов своих товарищей, но папой, казалось, двигала слепая непобедимая ярость. Он принял одну тварь на свой клинок — лезвие вошло во впалую грудь по самую рукоять, но тут же стряхнув тело прочь, человек, развернувшись, снес голову следующей твари начисто, одним точным ударом. Один из тех, кто получил метательный нож, из последних сил ухватился за ногу человека и потянул его вниз. Папа рывком присел, выставил лезвие кинжала вниз, вонзил его точно в клыкастую жадную пасть, и чудовище забулькало, сотрясаемое конвульсиями. Еще мгновение — и все было кончено.
Вокруг потемнело и похолодало, ветер трепал папины волосы, слипшиеся от болотной жижи и пота. Убрав клинок, он ринулся к эльфам, почти оттолкнул Иорвета в сторону и впился Иану в плечи.
— Ты не ранен? — взгляд его потемневших глаз скользил по лицу мальчика, и Иан растерянно помотал головой.
— Какого хрена! — отец тоже вцепился в него, словно они надеялись перетянуть его каждый на свою сторону, — Иан! Ты ведь уже не глупый несмышленыш! Как ты мог! — его плечи вздрогнули под налипшей на них тканью легкой льняной рубахи. Лицо отца, перечерченное шрамом, как небо молнией, искривилось, казалось, он вот-вот расплачется или отвесит мальчику тяжелую оплеуху. Иан почувствовал, что заслужил ее.
— Плотва, — всхлипнул он, позволяя дрожи наконец завладеть собой, — там Плотва.
— Идем отсюда, — жестко сказал папа, — сейчас начнется дождь, и утопцев здесь будет целая толпа.
Иорвет рывком поставил мальчика на ноги, уцепился за его руку так, что пальцы хрустнули, и потянул его за собой. Иан не сопротивлялся. Его все еще трясло, и он с трудом переставлял ноги, но упорно шел за отцом, спотыкаясь на каждом шагу. Папа с клинком наголо шагал следом.
Когда они добрались до стоянки — в полном молчании — начал накрапывать дождь, а, когда наконец сели в седла, небо разверзлось настоящим ливнем. Останавливаться и искать укрытие оказалось бессмысленно — под низкими деревьями в грозу убежища было искать нечего. Иан сидел, прижавшись к отцу, чувствуя, как от каждого раската грома прямо над головой эльф, а вместе с ним и Серебряный под ними, напряженно вздрагивают.
— А что, если они убили Геральта? — тихо-тихо, едва пробиваясь сквозь шум дождя, спросил Иан, — его я там не видел, но Плотва… он бы ее не бросил.
Отец ничего не ответил, и мальчику тоже пришлось замолчать. Он не стал говорить, чего на самом деле испугался больше всего. На короткий миг, пока папа расправлялся с чудовищами, Иан увидел смутную высокую фигуру в нескольких шагах от него — такую знакомую, поникшую и окруженную странным туманом. Видение быстро рассеялось, но маленький эльф теперь твердо знал, что это значит.
К воротам Корво-Бьянко они приехали, когда дождь уже прекратился и начало смеркаться. После грозы воздух пропитался ароматом роз и влажной листвы, снова начали подавать голоса птицы, но Иан не слышал и не чувствовал ничего — все его мысли были там, за закрытыми створками, среди надежных стен, в уютном тепле знакомых комнат.
Через двор, аккуратно обходя большие гладкие лужи, к ним спешил Варнава-Базиль, и, взглянув на него, мальчик немного успокоился. Лицо дворецкого было спокойным и любезным, как всегда, но к лошадям он приближаться не стал. Дождался, пока гости спешатся, и только после этого с поклоном подошел.
— Мы не ждали вас, ваша милость, — произнес Варнава-Базиль, и было непонятно, к кому именно он обращается, — но мастер ведьмак будет очень рад.
Не в силах больше ждать, Иан бросился вперед, обогнул прямую фигуру дворецкого и, оскальзываясь на ступеньках, устремился к дверям дома. Распахнул тяжелую створку и, оставляя на ковре неровные мокрые следы, пошел вглубь коридора.
— Геральт? — неуверенно позвал мальчик, и голос его словно застрял в воздухе, как топор в слишком смолянистом стволе дерева. — Геральт?!
Ведьмак появился на пороге кухни, где каждое утро раньше Иан боролся с ненавистной кашей и слушал, как госпожа Йеннифер препирается с хозяином дома или папа шутит с ним — как всегда, не слишком смешно. На Геральте была надета простая распахнутая белая рубаха, и под ней виднелась свежая повязка, пересекавшая широкую грудь ведьмака.
— Иан? — удивленно спросил хозяин — так, словно ожидал увидеть кого угодно, только не маленького эльфа.
Иан сорвался с места, и Геральт успел присесть, когда он обвил руками его шею и повис, прижавшись всем телом, снова дрожа, как от холода.
— Геральт, — мальчик закрыл глаза, стараясь заставить себя поверить — на этот раз видение обмануло его, Геральт был совершенно живым и настоящим — каким-то изможденным, явно раненным, но не мертвым, как его кобыла.
— Ну-ну, малыш, — голос ведьмака звучал мягко — так он разговаривал с Ианом, если с тем приключалось что-то плохое — приснился кошмарный сон или он расшиб колено, упав с дерева. Это был не морок и не призрак — ведьмак обнял маленького эльфа одной рукой и застыл, окутывая его терпким запахом целебной мази и алхимического спирта.
Все вчетвером они сидели за столом, но кухня, хоть и осталась такой же тесной, выглядела пусто и как-то сиротливо, словно из нее вынесли всю мебель.
— Йеннифер уехала через неделю после вас, — рассказывал Геральт, крутя в здоровой руке кружку с горячим вином. Отец свою первую порцию уже прикончил, а Иан с папой довольствовались малиновым соком, — с тех пор я почти ничего о ней не слышал.
— Вы поссорились? — осторожно спросил Иан. Сейчас — тщательно вымытый и переодетый во все сухое — он наконец смог по-настоящему оглядеться. Дом действительно изменился. Из него, казалось, исчезло нечто такое, благодаря чему красиво обставленное, теплое, пропахшее вкусной едой и специями помещение и становилось домом. На стенах висели те же портреты, в углу — поблескивали мечи на резных стойках, огонь все также мягко трещал в камине — но это была вовсе не та комната, которую запомнил Иан. Она была пуста, хоть и полна гостей.
— Не то чтобы, — пожал Геральт плечом. Его правая рука лежала на столе — неподвижная и бесполезная, — она просто… иногда так делает. Всегда так делала. Я, можно сказать, привык. После ее отъезда я хотел тоже отправиться в путь — хватит, засиделся, наигрался в зажиточного винодела, с ведьмачьей судьбой спорить — себе дороже. Да и Регис звал меня с собой — он собирается в Назаир, и ему нужен надежный спутник — так он сказал. Но я знаю, зачем он едет туда, и не хочу в это снова вмешиваться. А на Севере, я слышал, опять назревает война, а меня тошнит от большой политики.
— Война кончилась, не начавшись, — подал голос отец. Он говорил уже, чуть растягивая слова — вино успело слегка ударить ему в голову. Но по крайней мере, у эльфа перестали трястись руки, — благодаря усилиям Вернона, глупые девчонки смогли поделить свои игрушки и разойтись по разным углам.
— В основном, это заслуга Цириллы, — поправил его папа, — заговорщики допустили огромную ошибку, недооценив ее. Из нее за очень короткий срок получилась настоящая железная Императрица.
— Вся в бабку, — хмыкнул Геральт, но лицо его отчего-то скривилось, будто ему прострелило спину. — это хорошо, что она нашла свое место. А я вот… — он вздохнул, сделал большой глоток, стукнул кружкой о стол, — я решил остаться в Туссенте. За зиму здесь столько нечисти развелось — для ведьмака работы невпроворот. Анна-Генриетта, кажется, забыла, как неловко все вышло с ее сестрой в прошлый раз, и время от времени нанимает меня для всяких мелких дел — там утопцы расплодились, сям — вампиры борогозят. Скучать и размышлять некогда.
— А что случилось с твоей рукой? — спросил папа, пристально глядя на старого друга. Геральт снова скривился. Пальцы на его непослушной руке едва заметно дрогнули, будто он попытался сжать ладонь в кулак.
— Пройдет, — ответил он, — пара дней, несколько эликсиров, и буду, как новенький. А случилось… глупость случилась. Столкнулся со стаей болотников в излучине, у Золотого холма, земля там топкая, вот Плотва и застряла. Они напали на нее, я пытался отбиваться, но лошадь пала, придавила меня, и я едва не потонул в этом болоте по собственной глупости, — он рассказывал об этом ровно и буднично, как о погоде за окном, и от этого тона Иану вдруг стало очень страшно. Он помнил мертвые испуганные глаза Плотвы, страшную рану на ее шее, окоченевшее холодное тело. А Геральт словно напрочь забыл, и вот-вот спросит, задали ли кобыле корма на ночь, — понятия не имею, как я спасся — очнулся уже у ворот Корво-Бьянко, рядом был только мой дворецкий, но он молчит, как эльфская статуя, чтоб его. Я хотел вернуться за телом Плотвы, но решил, что с бесполезной рукой и сам там подохну.