Он замолчал, и некоторое время было слышно лишь, как потрескивает огонь в очаге.
— А вы к нам какими судьбами? — после долгой паузы спросил Геральт, — тебя, Роше, снова изгнали из очередного королевства?
— Нет, — папа усмехнулся, но лицо его сразу стало торжественно-серьезным, — я приехал, чтобы рассчитаться с тобой. Сложно жить в должниках у лучшего друга.
Геральт удивленно поднял рассеченную бровь, словно не мог вспомнить, о чем это папа толкует, потом возвел глаза к потолку.
— Вернон, мать твою, — проговорил он недовольно, — да я уже забыл об этом долге, я, если помнишь, и платы с тебя брать не хотел, это все ерунда…
— Жизнь моего сына — не ерунда, — твердо ответил папа.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Геральт, — год еще не прошел, и я вижу, эльф твой не в положении, и младенца у вас на руках нет, так что же ты мне привез? Надеюсь, яблок с того огромного дерева в королевском саду.
— Геральт, — папа сдвинул брови, и Иан заметил, как напрягся отец, подался вперед, словно готов был броситься на человека через стол и задушить, скажи он хоть одно неверное слово.
— А, впрочем, знаешь, что, — Геральт поводил головой, разминая шею, — после этих эликсиров и вина я уже пьян, как краснолюд. Давай поговорим об этом утром? Ваши комнаты остались нетронутыми — других гостей у меня тут не бывает. Так что — утро вечера мудренее.
Лежа в знакомой постели, окруженный вещами, которые, убегая, оставил в этой комнате, Иан чувствовал сквозь подползающий туман сна, что вернулся домой. Ему не суждено было здесь остаться, да он и не хотел этого — его ждало впереди новое путешествие, встреча с другом, невиданные города и нехоженные дороги, но в эту ночь он засыпал в доме, где ему были рады, несмотря ни на что. И это было теплое, счастливое чувство, сродни крепким дружеским объятиям ведьмака.
Разбудили его затемно. Геральт тряс мальчика за плечо, и тот дернулся, просыпаясь.
— Что-то случилось? — быстро сориентировавшись, спросил Иан, садясь в постели. Геральт, нависавший над ним, улыбался — на этот раз по-настоящему, своей привычной скупой улыбкой.
— Идем, — сказал он, — я кое-что тебе покажу.
Они спустились по темной скрипучей лестнице, вышли во двор. Рассвет только занимался, и все поместье было погружено в прохладные жемчужные сумерки. Земля дышала теплом, и день обещал быть очень жарким.
Геральт подвел мальчика к дверям конюшни, а, когда они вошли внутрь, указал на денник, где все это время их возвращения ждала Бабочка. Луна и Серебряный смотрели из своих стойл торжественно, будто Иан попал на какой-то тайный лошадиный праздник. Геральт открыл ворота денника и пропустил Иана вперед.
— Посмотри, — шепнул он.
У серого опавшего живота Бабочки, тыкаясь в него носом, переступая на тонких ногах, топтался белый, как нетронутый снег, жеребенок. Он помахивал коротким серебристым хвостом, а лошадь встретила мальчика спокойным, каким-то даже умиротворенным взглядом, будто давала ему разрешение полюбоваться своим творением.
— Какой маленький, — растерянно сказал Иан, подходя ближе. — можно его погладить?
Он оробел, не зная, как себя вести. Жеребенок не казался хрупким, но был таким до нелепости нескладным, что впору было рассмеяться над его пока неровными короткими шажками.
— Погладь, — разрешил Геральт, — только осторожно, не пугай ее.
— Ее? — переспросил Иан и протянул руку. Шерсть жеребенка наощупь была похожа на теплую молочную пенку. Осмелев, мальчик провел по ней раскрытой ладонью, пропуская между пальцами чуть влажные волоски.
— Надо обрадовать твоего папу, — ухмыльнулся Геральт, — он так не хотел оставлять Бабочку — она ведь была с ним с самого конца войны, чуть дольше, чем с ним был ты.
Иан кивнул, хотя ему вовсе не хотелось уходить. Он смотрел на то, как жеребенок, отцепившись от матери, трясет маленькой головой. Между несуразно-больших ушей пробивалась серебристо-серая редкая грива, а на лбу красовалась нечеткая, но вполне заметная серая отметина — почти такая же, как у матери. Глаза у жеребенка были немного мутными и никак не могли сосредоточиться на мальчике.
— Привет, — сказал маленький эльф, — меня зовут Иан.- и жеребенок, словно поняв его, ткнулся острой теплой мордой ему в ладонь.
— Так странно, — сказал папа, стоя у входа в денник. Его подняли из постели, и он выглядел растрепанным и сонным. Иорвет, мелькнувший за его спиной, и вовсе имел почти умирающий вид — во всяком случае, страшно недовольный. Жеребенок был занят тем, что трапезничал прямо у всех на глазах и не обращал на собравшихся никакого внимания. — Она должна была разрешиться только в начале осени. Он здоров?
Геральт, погладив Бабочку по меланхоличной морде, кивнул, как гордый папаша на смотринах.
— Здоров, — подтвердил он, — и это «она».
— Пусть так, но либо я ничего не знаю о лошадях, либо… — заговорил было папа, но отец, вдруг встрепенувшись, выступил вперед.
— Ты, может, в лошадях ничего и не понимаешь, Вернон, а вот я — да, — заявил он, — и я умею считать. Выходит, Бабочка понесла на Мидаете, не позже.
— И что? — папа повернулся к нему, и вместе с Ианом, похоже, с удивлением заметил, как лицо эльфа светлеет прямо на глазах.
— А то, что Иана прокляли на исходе Феаинна, — Иорвет говорил тем тоном, каким разъяснял прочим студентам непреложные очевидные истины, — ну, глупый человек, соображай!
Папа молчал несколько долгих секунд, хмурился и смотрел то на Иорвета, то на жеребенка. Наконец его брови взлетели вверх, и он рассмеялся. Повернулся и шагнул к Геральту.
— Друг мой, — заговорил он, — вот твоя плата. То, чего я в своем доме не знал. Примешь ли ты ее?
Геральт соображал куда быстрее папы, но все равно недостаточно. Улыбка вновь расцвела на его усталом лице через несколько долгих секунд. Он повернулся к жеребенку, потрепал его по белой холке.
— Ну что, — сказал он, — Здравствуй, Плотва.
***
Иан услышал, как заржали, заволновались лошади в стойлах, а потом ему на глаза упала густая, непроглядная тьма. Он попытался сделать шаг, но почувствовал, как ноги немеют и отрываются от земли, а руки сами собой раскидываются в стороны. На пороге конюшни стоял человек, весь окутанный неясными всполохами тьмы, похожий на грозно надвигающуюся тяжелую тучу.
— Две дороги, — произнес незнакомый, далекий, мерцающе-призрачный голос, — и всего один Путь.
В дрожании мглы начало проступать, вырисовываться, как узор брусчатки сквозь тающий снег, лицо — и на тонких губах играла мягкая, чуть подрагивающая улыбка.
— Один путь, — повторил незнакомец, и в следующий миг все смолкло.
Иан почувствовал, что его держит твердая сильная рука, а потом встретился взглядом с блестящими в полутьме золотыми ведьмачьими глазами.
— Что это? — услышал он надломленный, испуганный голос отца откуда-то сбоку. Самого эльфа мальчик никак не мог разглядеть, не в силах перестать смотреть в серьезное, сосредоточенное лицо Геральта, — Что с ним такое, ведьмак?!
— Ничего страшного, — голос Геральта звучал ровно, без единой фальшивой ноты, но Иан почувствовал его тревогу, пропитался ею, как запахом свежего сена и спирта, — я никогда не слышал, чтобы такое случалось с детьми-эльфами, но Истоки иногда впадают в неконтролируемый транс. Такое бывает.
Отец наконец появился за правым плечом ведьмака, протянул к мальчику дрожащую руку.
— Иан, — прошептал он, — ох, мой мальчик.