— Он действительно спас нашего сына, — заговорил папа явно через силу, — и я должен был ему заплатить.
— Такую цену? — отец тряхнул головой, и волосы, выбиваясь из ненадежного пучка, рассыпались по его плечам, — теперь ты понимаешь, почему мы должны уехать?
Папа ступил вперед и опустил руки на плечи эльфу. Тот мгновение колебался, готовый скинуть его ладони прочь, но потом сам подался навстречу объятию. Отец был немного выше папы, но сейчас в его руках на миг показался маленьким и хрупким, ищущим защиты также, как иногда искал ее Иан. Иллюзия длилась всего мгновение. Родители некоторое время стояли, соприкасаясь лбами, а потом отец отстранился.
— Если он попытается забрать тебя у меня, — сказал эльф предельно серьезно, — я его убью.
Иан устремил испуганный взгляд на папу, и тот готов был уже что-то ответить, но в этот момент склизкий корпус лодки, к которому прижимался маленький эльф, хрустнул, накренился, и начал заваливаться в воду, утаскивая Иана вниз, наваливаясь на него. Мальчик и вскрикнуть не успел — гнилая доска ударила его по лбу, а потом холодные зеленые волны сомкнулись над ним.
Проснулся он, лежа на боку, гудящей головой на чьих-то коленях, чувствуя, как обжигающая нос и горло вода выливается изо рта. Иан закашлялся, попытался приподняться, но сильные заботливые руки удержали его от этого. Ледяные дрожащие пальцы убрали мокрые волосы со лба, на котором, садня, наливался синяк.
— Очнулся, — зазвучал над ухом голос папы, и Иан тут же узнал колени, на которых лежал. Он открыл глаза, все еще откашливая воду, и огляделся. Отец — мокрый насквозь, с волосами прилипшими к лицу, синюшно бледный и грозный, как призрак Полуденницы, нависал над ним, и когда Иан перехватил его взгляд, губы эльфа дрогнули и поджались.
— Вам придется придумать очень хорошее объяснение, милсдарь, — заявил отец стальным тоном, рывком поднялся на ноги и прошелся по берегу, отбрасывая из-под ног мелкие камешки. Иан медленно сел, чувствуя, как руки папы все еще придерживают плечи — лица его мальчик видеть не мог. Папа молчал — и это было хуже всего.
— Я случайно, — прошептал Иан — горло саднило, и он почувствовал, как грудь сдавило тянущей болью — словно кто-то ударил в нее кулаком. Мальчик всхлипнул и сжался. Погружаясь в воду, погребенный под гнилым остовом лодки, он не успел испугаться, но сейчас страх смыкался вокруг него, как прежде смыкались зеленые волны реки. Он задрожал и качнулся назад, стараясь прижаться к груди папы, и тут же очутился в его крепких объятиях.
— Все обошлось, — произнес папа негромко, таким привычным для Иана мягким успокаивающим тоном, — шишка на лбу — вот и все боевые раны.
Отец замер и развернулся к ним.
— А если бы нас тут не было! — он не смотрел на Иана — только на папу, будто именно на него так сильно злился, — он мог бы утонуть! И мы нашли бы его, только когда течение прибило бы его тело к пристани!
Иан ничего не мог с собой поделать — от этих слов, от того, каким напуганным было лицо отца, от того, как на секунду крепче обнял его папа, он всхлипнул, потом еще раз, и наконец совершенно позорно расплакался, как малое дитя.
— Прекрати орать, — осадил отца папа, потом обратился к Иану — тихо и ласково, — все в порядке, малыш. Сейчас пойдем домой, и госпожа Йеннифер приготовит для тебя целебный отвар.
Еще мгновение — и Иан оказался над землей, прижатым к папиному плечу — у него отчаянно закружилась голова, и он зажмурился, боясь, что сейчас его вырвет. Но ничего такого не произошло, он только коротко икнул, сплюнул остаток отдающей тиной воды.
Отец шагал рядом с ними, не глядя больше на Иана, и за растрепанным пологом его волос мальчик не мог разглядеть выражения лица. Ему хотелось спать, а мысли путались, наскакивая одна на другую.
— Не дай ему заснуть, — услышал он сквозь дрему встревоженный далекий голос.
— Я вовсе не сплю, — попытался ответить Иан, но вместо этого ощутил, как в рот ему набивается тина. Она пытается проникнуть в горло, просочиться в его тело, наполнить легкие и оборвать дыхание — мальчик задрожал, пытаясь ее откашлять, выгнать из себя, но оказался вдруг перед гладью большого мутного зеркала и увидел, что тело его покрывает сияющая серебряная чешуя, а зеленые лапы реки теперь не утаскивают его в смертельную мглу, а обнимают и утешают, как папины руки. Иан попытался дернуться, всплыть на поверхность, но увидел, как вокруг, одна за другой, как звезды на высоком туссентском небе, загораются золотые огоньки. Кто-то рассыпал по дну реки пригоршню монет, и Иан поплыл к ним, протягивая руки-плавники, чтобы собрать сокровища, но без пальцев сделать это было совершенно невозможно. Он чувствовал, как со лба вниз, по щекам, катятся тяжелые теплые капли, и удивился — с чего бы это? Он вроде давно перестал плакать, да и можно ли заплакать, когда плывешь под водой?
— Я не плачу, — попытался оправдаться он перед большой трепещущей черной медузой с лиловыми огоньками глаз, — я не плачу, — повторил мальчик, и внезапно проснулся.
На глаза сползала тяжелая, теплая, пропитанная чем-то пахучим тряпка. Иан поднял руку, чтобы отодвинуть ее, и тут же услышал движение рядом с собой.
— Тише, — отец говорил шепотом, и в его голосе больше не было ни злости, ни раздражения, ни обвинений — только безграничная нежность, — тише, я здесь.
Тряпка исчезла с глаз, и Иан, часто моргая, попытался оглядеться. В комнате было почти темно, лишь на столе у кровати горела одинокая свеча. Воздух, тяжелый и жаркий, был пропитан насквозь терпким запахом трав и еще чем-то кисловато-тревожным. Голова гудела, но не болела, только все вокруг слегка расплывалось перед глазами. Горло неприятно саднило, а во рту стоял вязкий привкус тины.
Холодные пальцы отца бережно коснулись щеки Иана, и мальчик подался навстречу этому касанию, приносящему смутное облегчение. Сильнее всех прочих чувств — сильнее гула в голове, страха и духоты — им вдруг завладело раскаяние.
— Прости меня, — прошептал мальчик хрипло, — мне нельзя было нырять одному, но я подумал, что сумею…
— Все в порядке, — прохладные пальцы снова огладили его лицо, — тебе придется полежать пару дней, но ты поправишься.
— Но завтра праздник, — Иан попытался сесть, но комната завращалась перед его взором, и мальчик покорно опустился обратно на подушку.
— Отпразднуем позднее, — пообещал отец, — без тебя никакого веселья не получится.
— Я только немного посплю, — пообещал Иан, полный решимости не портить своим родителям торжество, к которому они так долго готовились, — а потом…
— Спи, — сухие теплые губы коснулись его лба — чуть левее того места, где пульсировал эпицентр гула.
Иан снова был на берегу, раздумывая, где бы найти палку подлиннее, чтобы сбить с ветки гудящий пчелиный улей. Если сделать все правильно, как учил Геральт, можно будет полакомиться медовыми сотами, Иан почти ощущал на губах липкий сладкий привкус. Вот только нужно дотянуться… Он поднял глаза и уткнулся взглядом в черные, прохудившиеся сапоги. Ноги, обутые в них, едва заметно дергались, и мальчик, замерев от накатившего ледяного ужаса, посмотрел выше.
Висевший на ветке эльф был одет в простую зеленую куртку — в такой отец обычно ходил на охоту. Половину тонкого, почти истлевшего лица, скрывал алый, как кровавый сгусток, платок. Тонкие мертвые губы, сгнившие настолько, что приоткрывали неровные ряды желтоватых зубов, еле заметно шевелились. Повешенный пел, и Иан знал слова этой песни. Колыбельная, которую отец иногда напевал, если ему не спалось, знакомая, изуродованная смертью мелодия. Еще мгновение — и Иан узнал повешенного.
— Нет! — закричал маленький эльф, чувствуя, как тело сотрясают холодные судороги, будто он так и не выбрался из тяжелых речных волн, будто все еще тонул и не мог выплыть на поверхность, — Нет!
Его снова удерживали знакомые сильные руки, но на этот раз это не приносило никакого облегчения. Иан твердо знал — эти самые руки вздернули на ветке его отца, и он отчаянно попытался вырваться.