Лоренца снова вытащила альбом. Пока стояла жара, делала наброски прямо на пляже, жарясь на солнышке. Потом прошли дожди, похолодало. Она влезла в джинсы и кеды и стала совершать пешие прогулки в поисках натуры. Ей понравилась высокая ель, не то чтоб стройная и пушистая, напротив, морские ветры ее согнули и потрепали. Но очень уж она была выразительна. Лоренца решила, что подарит законченную работу маме и подпишет: «Елка».
Отчим иногда уезжал на несколько дней в город. Они оставались втроем и жили каждый сам по себе.
Так проходили дни, один неотличим от другого: вчера, сегодня и завтра — близнецы-тройняшки.
И когда в маленьком магазинчике, где она обычно покупала бутылку кока-колы или мороженое, повеяло «Красной Москвой», Лоренца, хотя и замерла на месте, поймала себя на том, что почти обрадовалось. Это уже походило на какое-то приключение.
— Это хорошо, что ты больше не убегаешь, — говорила старуха, когда они брели по обочине к автобусной остановке.
Лоренца несла пластиковый пакет, набитый макаронами, пачками смеси для каш быстрого приготовления, рыбными консервами и дешевыми конфетами. Бабка отоварилась от души, то и дело приходилось перекладывать пакет из руки в руку. Сумка с рисовальными принадлежностями все время соскальзывала с плеча. Никогда еще дорога до автобусной остановки не казалась такой длинной.
— Я в «Максиму» только по субботам езжу, — рассказывала копия бабушки, — сын меня на машине возит. У меня хорошие сыновья. А дочка — нет, бросила она меня. Замуж вышла, видишь ли. Не пара он ей. Чужие мы…
Бабушка, услышав про выбор дочери, сказала то же самое: «Чужие!» И бесполезно было говорить, что до своего переезда в Ленинград — тогда еще, в юные предстуденческие годы, — она сама жила где-то в этих краях. До сих пор в минуты волнения бабушка спрашивала «вы имеете?» вместо «у вас есть?»; иногда у нее прорезался легкий акцент, а ее девичья фамилия помогла Лоренце с мамой быстро получить нужные документы.
— Откуда вы меня знаете? — спросила Лоренца. — Мы же незнакомы. Бабушка говорила, что родни у нас тут не осталось… — Она осеклась, подумав, что поминать бабушку было не надо. И вообще лучше язык придержать: старуха и так знает слишком много.
А та мелко затряслась от смеха:
— Так и сказала? Ну, Регина гордая была. И сейчас такая? — Имя бабушки она произнесла как-то странно, акцент у нее был все же сильный. — С тобой верно, не знакомы. Я и Елку не видела ни разу. Регина давно уехала. В том году… В космос, кажется, полетели. Гагарин. Вот она уехала, не появлялась больше. Тебя как зовут-то?
— Лариса, — нехотя выговорила Лоренца.
Бабка закивала:
— Хорошее имя, хорошее. А меня зови Жиежулой. Бабка Жиежула — все меня тут знают. Вот, пришли. Давай ждать.
Автобус не показывался. Уйти было как-то неловко, надо ее хоть в автобус посадить. Старуха продолжала бормотать — то внятно, то начинала молоть какую-то ерунду. Похоже, она все же была старше бабушки и заговаривалась. А может, просто с головой плохо.
— Нет автобуса, — жаловалась Жиежула, — сын меня по субботам возит… Ну, я тебе уже рассказывала. Хорошие у меня сыновья. Как они гнались за ней — не догнали. Вышла, вышла замуж за змея этого. А ты послушай, я же вместо нее, — бабка Жиежула опять затряслась от смеха, — я ж ему гусыню подсунуть хотела! Ты представляешь?! Вот было бы смеху. Но хитер, мерзавец. Увез мою девочку… Ты видела город на дне моря? — вдруг спросила она резко и требовательно.
— Какой город? — Лоренца совсем уверилась, что бабка свихнулась.
— Город в море. Когда море тихое, тогда его и увидеть можно, и колокола услышать. Говорят, он не тут затонул, — ну, неправда. Здесь он. Женщина одна его из колодца ведром чуть не вытащила, город этот. Но так его не возьмешь, крепко он засел. Выкупить можно — серебром и кровью. Ну да не о том говорим… Увез он девочку мою. Твоя мама как, замужем счастлива?
— Это их дело! — огрызнулась Лоренца.
— Да не буду, не буду говорить… Ты же поняла, что мы не чужие. Хочется знать мне. Но нет, в дом к вам не пойду. Не бойся. И не убегай от меня больше.
— А я от вас и не убегала. Это вы исчезли, слова не сказав.
— Убегала… Неслась по лесу, но сыновья у меня быстрее. Не бойся. Вот и автобус. А колу не пей, — совсем бабушкиным голосом сказала Жиежула, забираясь в автобус. — Лучше в гости заходи, настоящим квасом угощу.
Автобус вильнул, взметнул за собой облако серой пыли и скрылся за поворотом. Лоренца осталась на дороге одна. О странном разговоре напоминал только красный след на ладони, оставленный ручками пакета. И это в маленькой лавочке бабулька столько всего накупает, когда прогуляться выходит? А в «Максиме», наверное, полную тележку перед собой толкает и забивает провизией весь багажник машины своего замечательного сына.
Маму Лоренца застала в гостиной. Елена разложила перед собой клубки и крючки и листала рукодельный журнал. Она хотела связать занавески, которые сочетались бы со скатертью, и никак не могла выбрать модель.
— Все такие красивые, — пожаловалась она дочери, — а ты что посоветуешь?
Лоренца ткнула наугад в картинку, мама наморщила лоб:
— Хм… Коротенькие? Знаешь, а ты права. Это то что надо. Рисунок очень хорош и к скатерти подходит. С изюминкой. Вот, их и свяжу. Как думаешь, — кивнула она на клубки, — хорошо будет смотреться?
— Мама, — собралась наконец с духом Лоренца, — у нас тут родня не сохранилась?
— Родня? — Мама подняла бровь. — Насколько я знаю, нет. А почему ты спрашиваешь?
Просто в голову пришло, — смутилась дочь. Врать было неприятно.
— Дед рассказывал — никого не осталось. Потому и не ездили сюда.
Лоренца захотела чаю с бутербродом. Мама упоенно вертела в руках светло-серый льняной клубок и думала только об уюте, который воцарится в этом, да и в городском доме, когда она развернется вовсю. Талантов у нее было немало, мама умела и свечи лить, и мыло варить, и шить, и вязать. Потом разберусь, решила Лоренца, наливая воду в чайник, пусть вяжет.
В кармане она нащупала ту самую монету и расстроилась: забыла Жиежулу спросить, не вспомнила про денежку. А могла бы: расходящийся ворот старухиного платья был застегнут той самой брошкой со змеями.
Лоренца подняла глаза и вдруг увидела город на дне моря.
Видела она его уже не раз. Точно такой же календарь был и в городском доме. По приезде она даже поддразнила отчима: любимая картина? Тот засмеялся и сказал, что картина, да. Нравится, но всё проще: делали что-то для музея, вот их благодарные заказчики календарями и завалили.
Город пах сыростью и йодом. Стены домов потемнели, в окна вплывали рыбы, но в окнах светились тусклые огоньки и время от времени мелькали человеческие силуэты. Или почти человеческие.
Спокойно и равномерно рокотал прибой. От его шума было некуда деваться: голос моря был слышен в воде или очень влажном воздухе — уже трудно было разобрать. Наверное, море схлынуло и оставило город открытым вечернему небу. Но волны были все ближе, брызги летели ей в лицо, потом в глаза плеснула волна, Лоренца вскрикнула и сжала кулаки. Море заливало улицы. Утопая, Лоренца успела заметить, что равнодушные рыбы вновь поплыли вдоль стен, скользя пустым взглядом по окнам.