Бог приближался. Перед ним шли высокопоставленные жрецы, распевая молитвы и заклинания, вокруг толпились акробаты и музыканты, позади вели белого жертвенного быка. Наконец царь с царицей поднялись на ноги: Тутанхамон, Живой образ Амона, и рядом с ним Анхесенамон.
— Она выглядит испуганной.
Я опустил взгляд на Сехмет, потом вновь посмотрел на царицу. Моя дочь была права. Если отвлечься от атрибутики власти — короны и пышных одежд, — было видно, что жена правителя нервничает.
Краем глаза я заметил, как над плотной толпой, стоявшей под зонтами, чтобы уберечься от яркого солнечного света, возникло несколько фигур, поднятых другими фигурами — так поднимают акробатов на сомкнутых руках, — затем быстрые движения, мелькание что-то бросающих рук, и в воздух по высокой дуге взмыли маленькие темные шарики, следуя над головами толпы по неумолимой траектории к стоящим царю и царице. Время, казалось, растянулось и замедлилось, как бывает в последние секунды перед катастрофой.
Череда ярко-красных всплесков внезапно взорвалась на безукоризненно чистых одеждах правителей и на земле вокруг них. Царь, пошатнувшись, отступил назад и осел на трон. На бесконечное мгновение все остановилось в безмолвии и в глубочайшем шоке. А затем мир раскололся на тысячу осколков в шуме, хаосе движения и воплей.
Я боялся, что Тутанхамон мертв, однако он медленно поднял руки, в ужасе и отвращении, не желая прикасаться к красной жидкости, что стекала по царским одеяниям и лужицей скапливалась в пыли. Кровь? Да, но не царская — ее натекло слишком много и чересчур быстро. Рака бога заколебалась, несущие ее жрецы, не зная, как действовать, ждали указаний, которые не поступали. Анхесенамон в смятении оглядывалась; затем, словно пробуждаясь от тяжелого сна, ряды жрецов и солдат вдруг сломали строй.
До моего сознания наконец дошло, что девочки визжат и заливаются слезами, что Туйу прижалась ко мне всем телом, а Танеферет обнимает двух других. Нахт бросил на меня быстрый взгляд, в котором читались потрясение и изумление этим святотатственным деянием. Повсюду на террасе мужчины и женщины оборачивались друг к другу, поднося руки ко рту, или же взывали к небесам, ища утешения в минуту бедствия. Внизу под нашим домом поднялась суматоха — паникующая толпа в смятении разворачивалась, прорываясь сквозь ряды стражников-меджаев в попытке выбраться на Аллею сфинксов и убежать подальше от места преступления. Меджаи в ответ налегали на толпу, лупя дубинками всех, до кого дотягивались, волоча безвинных очевидцев за волосы, валя мужчин и женщин на землю — где кое-кого и затаптывали — и сгоняя всех, кого могли, в одну кучу.
Я снова посмотрел на то место, откуда кидали шарики, и заметил молодую женщину с напряженным от волнения лицом. Она, несомненно, была одной из кидавших; я увидел, как она оглянулась вокруг, проверяя, не заметил ли ее кто-нибудь, а затем целеустремленно направилась прочь в окружении молодых людей, которые, казалось, специально обступили ее, точно охрана. Потом женщине в голову пришла новая мысль, она подняла голову и увидела, что я на нее смотрю. Мгновение она глядела мне прямо в глаза, затем спряталась под зонтом, надеясь скрыться в царящем на улицах столпотворении. Однако я видел, что группа стражников-меджаев окружает и собирает вместе всех, кого может поймать, словно рыбаки, и она тоже попала в сети вместе со многими остальными.
Царя и царицу уже унесли, с неподобающей поспешностью, обратно под защиту храмовых стен, куда за ними последовали таинственный бог в своей золотой раке и толпы вельмож — понимая, что выглядят трусливо, они все равно пригибали головы и двигались рысцой. Все исчезли за воротами храма, оставив у себя за спиной такой пандемониум, какого еще не видело сердце города. Несколько наполненных кровью пузырей — оружие, внезапно ставшее не менее могучим, чем самый искусно сработанный лук и самая лучшая и верная стрела — переменили все.
Я смотрел на площадь далеко внизу подо мной, переполненную пародом, вихрящуюся водоворотами паники, и на мгновение эта кажущаяся твердь превратилась в бездонную пропасть, полную теней, и я увидел, как змея хаоса и разрушения, которая лежала там, свернувшись, невидимая для всех, под нашими ногами, открывает свои золотые глаза.
Глава 4
Я оставил свое семейство, распорядившись, чтобы они подождали в доме у Нахта, пока не смогут безопасно вернуться к себе под присмотром его личных телохранителей. Прихватив с собой Тота, я осторожно переступил через порог и вышел на улицу. Стражники-меджаи разгоняли остатки толпы, забирая и связывая всех, кого заподозрили в преступных действиях. Крики и вопли доносились словно бы издалека в душном, дымном воздухе. Аллея казалась широким свитком папируса, на котором была запечатлена истинная история того, что здесь сейчас произошло, — на ее утоптанном песке, исчерченном смазанными отпечатками множества ног, которые бежали, теряя тысячи сандалий. Порывы горячего ветра бесцельно перекатывали и кружили всякий мусор, и сердитые вихри затихали в дрожащей пыли. Маленькие группки людей собирались вокруг мертвых и раненых, плача и взывая к богам. Ворохи принесенных для праздника цветов, перепачканные и раздавленные, валялись на земле, словно отвергнутая искупительная жертва богу всего этого опустошения.