Однако такой уровень жестокости, а также изощренность замысла говорили о чем-то еще более действенном. Возможно, маковый сок, который можно раздобыть, если знать, куда обратиться. В сосудах в форме перевернутой маковой коробочки его ввозили в страну лишь самыми тайными путями, и было известно, что большая часть урожая выращивается во владениях наших северных врагов, хеттов, с которыми мы уже давно ведем изнурительную войну за контроль над стратегически важными землями, лежащими между нашими империями. Это был запрещенный, но пользующийся большим спросом товар, предмет роскоши.
Жилище жертвы, которое располагалось на нижнем этаже, выходя непосредственно во двор, было полностью лишено характерных черт, словно какой-нибудь склад. Здесь почти не было вещей, которые говорили бы о короткой жизни мальчика, если не считать нескольких папирусных свитков и погремушки. Простой деревянный табурет был поставлен в тени у дверного проема, откуда он мог наблюдать за кипящей на улице жизнью — и через который его убийца мог под покровом темноты с легкостью проникнуть в дом. Его костыли стояли, прислоненные к стенке возле кровати. Глиняный пол был чисто выметен; не было никаких следов сандалий убийцы.
Судя по виду и расположению дома, родители мальчика принадлежали к низшему чиновничьему классу, и очевидно, они держали сына вдали от критических и суеверных взглядов окружающего мира, ибо некоторые верят, что подобные немощи говорят о покинутости и отверженности богами, в то время как другие считают, что это знак божественной милости. Хети потом допросит слуг и возьмет показания у членов семьи. Но я уже сейчас знал, что он вернется ни с чем, поскольку этот убийца никогда не позволит себе совершить какую-нибудь обыденную ошибку. У него слишком сильное воображение, слишком тонкое чувство стиля.
Я сидел в молчании, размышляя о странной головоломке, разложенной передо мной на постели, заинтригованный и сбитый с толку намеренной необычностью этого действия. То, что убийца сделал с мальчиком, несомненно, было указанием на нечто другое: некая идея или комментарий, написанный на теле. Была ли проявленная убийцей жестокость демонстрацией силы? Или, может быть, это проявление презрения к несовершенствам плоти и крови, указывающее на глубинную жажду высшего совершенства? Или же — еще более интересная мысль — может, скрытой подоплекой было возможное сходство мальчика с царем, с его недугами (хотя мне не следовало забывать, что это всего лишь слухи)? Почему лицо жертвы разрисовано как у Осириса, бога теней? Почему у него вынуты глаза? И почему, как это ни странно, все это напомнило мне о старом ритуале, когда наши предки, дабы проклясть своих врагов, сперва разбивали глиняные таблички, на которых были написаны их имена и титулы, а затем казнили и погребали их без головы и вверх ногами? Здесь присутствовали изощренность, ум и многозначительность. Это было почти письмо — настолько все было отчетливо. Только вот оно было на языке, который я пока не мог расшифровать.
А потом я кое-что заметил. Шею охватывала спрятанная под одеждой полоска исключительно тонкого холста, на котором превосходными чернилами были нанесены иероглифы. Я поднял лампу повыше. Это было охранительное заклинание, предназначенное специально для усопших на время их ночного странствия по Иному миру в Солнечной ладье. Оно завершалось словами: «Этим заклинанием, о Ра, твое тело будет сохранено вечно».
Не двигаясь, я сидел, разглядывая этот редкостный предмет, пока у входа в комнату мальчика не послышался сдержанный кашель Хети. Я спрятал полоску холста в своих одеждах. Я покажу ее своему старому другу Нахту, человеку благородному и по состоянию, и по характеру, который весьма сведущ во всем, что касается тайного знания и заклинаний, равно как и в очень многом другом.
— Члены семьи готовы встретиться с тобой, — сказал Хети.
Они ожидали в боковой комнате, освещенной парой свечей. Мать покачивалась и тихо причитала в своем горе, ее муж с непонимающим видом молча сидел рядом. Я подошел к ним и принес свои бесполезные соболезнования. Следуя моему незаметному кивку, отец мальчика вышел со мной в маленький дворик. Мы присели на скамейку.
— Мое имя Рахотеп. Я — главный сыщик фиванского подразделения Меджаи. Мой помощник Хети потом поговорит с вами более детально. Боюсь, это необходимо, даже в такой момент, как сейчас. А пока скажите мне: вы не слышали или не заметили прошлой ночью чего-нибудь необычного?
Отец мальчика покачал головой.