Заметив, что я начинаю отходить, а лицо вновь становится чувствительным, толстяк приступил к делу. Разложив на столики свои садистские щупы в одном ему ведомом порядке, он принялся мучить меня. Втыкать по очереди в мои зубы свои зверские приспособления.
Это было ужасно больно. Очень больно. Я не терял сознания лишь потому, что Толстяк периодически подносил к моему носу баночку с эфирным спиртом. Боль от этой пытки была ужасная, но Жирному вскоре и этого показалось мало. Решив, что необходимо усилить мои ощущения, он вкатил мне в вену несколько кубиков викарбонала - вещества, многократно обостряющего восприятие человека.
И боль тоже обостряющего.
Сколько длилась пытка Жирного, я не знаю. Мне показалось, что целую вечность, хотя на самом деле, наверное, прошло не так уж много времени. Время, оно вообще имеет свойство течь неравномерно. Когда ты счастлив, оно летит, словно быстрокрылая птица, когда ты страдаешь, ползет как марокканская улитка.
Решив наконец, что я получил на сегодня достаточно, толстый оставил меня в покое. Да и то сказать - решил он правильно. Я хоть и был в сознании, но признаков жизни уже не подавал. Лишь смотрел в потолок бессмысленным взглядом, не понимая, что происходит вокруг.
Выдернув одним грубым движением челюстные распорки из моего рта, Жирный биопистолетом сделал мне несколько инъекций стимулятора. После этого, решив, что на сегодня все и ему пора отдохнуть, Толстяк отключил зажимы, державшие меня на х-кресте.
Это, конечно, он сделал, не подумав. Необдуманно поступил Толстяк. Если бы он взял в руки дистанционное управление энергонаручниками, а потом уже отключил зажимы - все было бы нормально. Пока я, обессиленный, падал с х-образного креста, он бы успел включил силовое поле, соединяющее браслеты наручников. Смог бы снова завязать меня в шанхайский узел.
Но понадеялся Жирный на свое искусство душегуба. Слишком понадеялся на действие своих садистских приспособлений, и, пока он тянулся к пульту управления энергонаручниками, я, освобожденный от захватов, вместо того чтобы упасть безжизненным кулем на пол камеры пыток, одним прыжком оказался рядом с жирной тушей. Схватив ничего не понимающего палача правой рукой за жирное горло и с трудом отыскав в складках жира опоясывающих его шею кадык, я с силой сжал его.
Жирный даже не пробовал сопротивляться. Он лишь беспомощно замахал руками и издал нечленораздельный хрип.
Как мне ни хотелось покончить с моим мучителем, как я ни жаждал разделаться со своим палачом, убивать его я не стал. Скорее всего смерть палача стала бы и моей смертью. Живым из бараков Карнава - по крайней мере сейчас мне не выбраться. А я должен выбраться. Должен спасти мою Майю, и ради этого я готов был переносить и не такие страдания.
Помучив немного Толстяка, сжимая и разжимая его жирный кадык, пока палач не стал задыхаться, я наконец отпустил его. Жирная туша, потеряв равновесие, попятилась назад и, споткнувшись о медицинский ящик, с грохотом упала.
- Помни, Жирный, что я тебе сказал, - проговорил я, нажимая кнопку вызова надзирателей, расположенную на стене у выхода, - помни, что я злопамятный и что сейчас у тебя появился очень опасный враг. А также помни, что когда-нибудь, не сейчас, при других обстоятельствах, я доберусь до твоей жирной шеи, и тогда уже ты пожалеешь, что родился на свет божий
Раскрылась дверь, и в камеру вошли двое надзирателей. Они о чем-то весело переговаривались, но внезапно застыли как вкопанные, увидев странную картину. Я стою у умывальника и тщательно мою руки, а Толстяк сидит на полу и испуганно смотрит на меня.
- Забирать, что ли, свинью9 - спросил один из охранников.
Жирный молча кивнул, и я, спокойно вытянув руки вперед, подошел к надзирателям.
- А где пульт-то? - спросил все тот же надзиратель и, так и не получив ответа, добавил: - Да-а, пошли так. Вроде ты смирный.
Через несколько минут ходьбы по слабо освещенному коридору я, сопровождаемый двумя надзирателями, так и не скованный энергонаручниками, был впихнут в свой барак.
Если бы не Молком, я наверное, не нашел бы своего места. Я уже прошел в полной темноте по проходу мимо кроватей, на которых располагались старик варнавалиец и парнишка, когда услышал негромкий окрик.
- Джаггер, ты куда? Ты что, совсем не видишь в темноте?
В темноте я, конечно же, видел. Но не в такой кромешной. Поведав об этом парнишке, я на ощупь забрался на свое место между ним и стариком Харой.
- А мы, люди с Проксимы Льва, видим в темноте не хуже иканейских кошек, похвастался парнишка и тут же спросил: - Куда они таскали тебя? Я уж думал: ты отправился в Кацеунову камеру.
- Как видишь, нет, - ответил я, отыскивая одеяло.
- А ты, Джаггер, откуда? С какой планеты? - вновь спросил Молком.
Я ужасно хотел спать, но все же ответил мальчишке:
- С Джагги, что в системе Прокса, - сказал я, натягивая одеяло.
- С Джагги? - удивился парнишка. - Это же прародина диоке! Что ж ты молчал?! Я фанат боевых единоборств, а диоке - это сверхбоевое сверхъединоборство.
- Давай спать, Молком, - зевая, проговорил я.
- Конечно, конечно, - протараторил он и тут же вновь спросил: - А чемпионов планеты по диоке ты видел? Вот бы хоть одним глазком взглянуть на одного из них.
- Видел, конечно, - почти уснув, ответил я.
- А я вот их всех наизусть знаю. Пятерых последних, разумеется, по классификации джи, - не унимался парнишка. - Великий магистр Нокс-злопамятный, иллуриец Дамба Ко, Леон Джаггер, трехкратный и непобежденный...
Вдруг какая-то мысль перебила ход речи Молкома:
- Послушай, Джаггер, а ты не родственник того Джаггера - чемпиона Джагии?
Я зевнул последний раз и, ответив: "Я он самый и есть", - наконец уснул.
Глава 3
Не знаю, долго ли Молком тряс меня, прежде чем я проснулся. Знаю лишь, что просыпаться ужасно не хотелось. Веки были словно залиты свинцом. Неподъемные были веки. Наконец, собравшись с силами, я одним рывком открыл глаза. Сразу же резанул яркий свет. Кругом стоял неясный шум пробудившегося барака рабов.
- Джаггер - чемпион Джагии, - услышал я голос Молкома прямо под ухом, вставай, а то останешься без жратвы. Хара занял для нас очередь за завтраком" так что идем быстрее.