— Это очень мудро.
— Иные, правда, остаются в Кемет и умирают здесь. Как Рамери… Но все они верные люди. Козни чаще всего чинят те, кто никогда не бывал в Кемет и может судить только о её военной силе, но не обо всём её величии. Поэтому я думаю, что всегда вернее полагаться на наместников, подобных тебе, достойный Менту-хотеп. На их плечи возложены тяжкие обязанности, но и благодарность его величества всегда бывает велика. Когда вспоминают о наместниках, я всегда привожу тебя в пример, мой друг Менту-хотеп.
Царский сын Куша скромно склонил голову.
— Думаю, его высочество Аменхотеп, когда взойдёт на престол, будет следовать примеру своего великого отца и щедро вознаградит достойных наместников. Думаю, ты снова получишь богатые дары великого Дома, достойный Менту-хотеп.
Царский сын Куша быстро взглянул на чати.
— Ты полагаешь, Рехмира, что его величество…
Чати смутился. Он смутился так явно, что Менту-хотеп сумел разглядеть даже лёгкий румянец, выступивший у него на скулах, и уловить нервное движение пальцев, слишком поспешно отложивших в сторону нож для разрезания фруктов.
— Конечно, нет! Что это тебе показалось, Менту-хотеп? Его величество ещё очень, очень силён и будет царствовать много лет.
— Но, если так, я вряд ли дождусь награды от нового фараона. Я старше его величества. Но всё же скажи откровенно, Рехмира, ведь его величество, да будет он жив, цел и здоров, сильно постарел за последнее время?
Чати огляделся по сторонам и даже немного отодвинул своё кресло от ствола развесистого кедра, словно дерево могло подслушать его недозволенные речи, потом наклонился к уху Менту-хотепа и прошептал:
— Очень, очень постарел его величество! Ипи говорит, что сердце его устало и уже не может биться с прежней силой. Он не может долго находиться на солнце, редко выезжает на охоту и всё чаще прибегает к целебным средствам. Его величество Тутмос, да продлят боги его благословенные дни, очень устал…
Менту-хотеп огорчённо развёл руками.
— Что делать! Время не щадит и фараонов.
— Я скажу тебе ещё вот что, — прошептал Рехмира совсем уже тихо, почти касаясь губами уха царского сына Куша. — Может быть, тот роскошный подарок, который ты намереваешься послать фараону, стоило бы приберечь для наследника?..
ЭПИЛОГ
Он лежал неподвижно, словно тело его уже превратилось в сах, чувствуя не боль в сердце, а громадную усталость, как будто прожитые годы сошлись все разом и легли грузом на некогда сильные плечи. У жреца, поднёсшего ему чашу с густой темноватой жидкостью, тоже было усталое лицо, и фараон подумал, что, должно быть, этот жрец уже несколько часов стоит у его ложа. Чья-то прохладная рука легла на его лоб, и он узнал руку жены — не той пополневшей пятидесятилетней женщины, которую привык видеть в последнее время, а той тоненькой девочки Меритра, что бежала к нему и искала защиты от строгих наставниц в его объятиях. Он не хотел поворачивать голову и видеть лицо жены, потому что знал, что оно не может измениться, и слабым движением век дал понять, что доволен прикосновением этой лёгкой, волшебно помолодевшей руки. Над ним, в высоте, парил золотой сокол с радужными крыльями, он казался очень большим, способным покрыть не только ложе, но и весь дворец. Неужели они, те, кто находились рядом с ним, не чувствовали этого?
— Я умираю, Меритра? — спросил он, и голос его прозвучал так тихо, что слился с шелестом пальм, которых много было в покое.
— Твоё сердце остановилось на миг, но забилось вновь, мой возлюбленный господин. Теперь всё будет хорошо…
Он спросил равнодушно, как будто не слышал её слов:
— Где царевич?
— Он на охоте, любимый. Прикажешь послать за ним?
Он сделал неопределённый жест рукой, едва оторвав её от ложа, который мог означать и согласие, и отказ. Меритра не поняла и переспросила:
— Послать?
— Он не успеет…
Тутмос слегка слукавил, он думал о другом — конечно, сын любит его, но невольная радость, которая засверкает на его лице при известии, что он восходит на престол, причинит боль, а её хотелось бы избежать в эти последние часы. Аменхотеп слишком прямодушен, как раз в этом и подобен отцу, но иногда чересчур груб и совершено не способен понимать чувства окружающих. Пусть лучше его радостное лицо видят другие, а холодеющие руки Тутмоса ощутят лишь влагу сыновних слёз.