Тутмос

[17]. Посмотреть только на вытоптанные поля Куша, на вырубленные сады, на дворцы, в которых птицы проводят дни за нескончаемой трапезой! Теперь сам Куш подобен птице, прикованной золотой цепочкой к трону владык Кемет, и цепь эту при желании можно сделать ещё короче. Кто же посмеет сказать, что Тутмос II слаб, что его рука недостаточно крепко держит плеть? Не найдётся такого человека! Молодой фараон принёс некогда клятву, безрассудную по своей смелости, — истребить в Куше всех мужчин, способных носить оружие, и почти достиг этого, да ещё сложил к престолу лучезарного покровителя Нэ[18] щедрые, прекрасные дары. И принесёт ещё большие, если великий Амон сделает так, что Иси, одна из младших жён, принесёт ему сегодня сына. Удивительно всё-таки, что нечто великое, укрепляющее власть живого бога на земле, наполняющее ликованием сердца тысяч людей, совершается с помощью такого хрупкого и безропотного существа, как Иси. Но что же делать, если великая царская жена Хатшепсут принесла ему только девочку? Правда, царевна Нефрура славная, и её так приятно держать на руках и играть с ней, но Тутмос II не позволяет дочери даже в шутку тянуться к его урею[19]. Вот поэтому мать Исида и возложила свой венец на прелестную головку маленькой Иси, такой робкой, что даже при сильном порыве ветра она втягивает голову в плечи. Бедная, робкая Иси, разве она создана быть матерью наследника престола? Она и мечтать не смела о сыне и, когда ощутила потаённое, сперва залилась слезами. А фараон мечтал — во всё сердце, широко, как умеют мечтать цари. Иси прятала поблекшее лицо, в своих покоях приказывала не зажигать светильников до глубокой темноты, боялась, что фараон разлюбит её, совсем некрасивую. Смеясь, он брал её за руку, силой вытаскивал на свет, целовал блестящие огоньки слёз на побледневших щеках. Вот родится сын — и не будут страшны никакие болезни, даже глухое биение отравленной крови. Вот родится сын — и непременно зацветёт таинственное растение, привезённое из страны Офир[20], расцветающее, согласно преданию, только в миг величайшего человеческого счастья, а таких мгновений по всей земле наберётся не больше, чем пальцев на обеих руках. Вот родится сын — и можно будет двинуть войска на Ханаан и даже самому участвовать в битве, не боясь, что вражеская стрела ввергнет Кемет в пучину бедствий, которые обрушиваются на страну без царя. Только бы свершилось, только бы всё прошло хорошо! Фараон пожелал дожидаться разрешения Иси в соседних покоях, хотя его предупредили, что первые роды обычно бывают долгими. Строго говоря, это нарушение обычая, но его легко простит даже Аменемнес, верховный жрец Амона, который всё время стоит за креслом фараона. Как может верховный жрец столько времени стоять неподвижно, подобно каменной статуе? Тутмос борется с искушением оглянуться, проверить, уж не превратился ли жрец и в самом деле в глыбу чёрного камня, прочнее которого нет на свете. Но вот рука Аменемнеса протягивает фараону кубок с питьём, укрепляющим силы. Вовремя… Горькое питьё пахнет мёдом, который добавляют для вкуса. Увы, Тутмос II привык к своему нездоровью, привык и к заботам жрецов, к почти всегда неприятному вкусу целебных снадобий. Губы ощущают холод серебра, но первый же глоток обжигает огнём, огонь медленно стекает по горлу, и в груди, где-то очень глубоко, тихо загорается маленькое солнце, лучи которого покалывают, но приятно. Но вот ровное тепло разливается по всему телу, веки фараона тяжелеют, хотя он борется со сном. Нельзя спать в то время, когда свершается такое важное событие, нужно непрестанно молиться матери Исиде, богине Таурт, покровительнице фараонов Маат[21], просить владыку богов о великой милости. Может быть, это лучи, исходящие от его золотого престола, проникают в сердце?.. Рука верховного жреца на плече владыки сдерживает дрожь. Иси должна родить сына — жрецы храма Пта[22], которые искуснее других читают по звёздам, уверяли фараона, что желание его сбудется. Он не желает верить голосам, которые кричат ему, что так было и раньше, даже перед самым рождением дочери. Снова рука Аменемнеса на плече… Что это, неужели озноб так силён, что даже воля фараона не может побороть его? Перед глазами снова леопардовая шкура, золотистая, как песок в пустыне. А каким золотым бывает песок, когда его пронизывают первые лучи восходящего солнца! На закате он становится иным — серым, коричневатым, тёмно-рыжим, иногда багровым. А в земле Дешерт песок всегда красный, действительно — красный. Песок шуршит в ладонях, течёт меж пальцев, говорят, так проходит время. Если каждая песчинка — день, то меж пальцев молодого фараона протекли уже тысячелетия. Горит драгоценный камень перстня, и горит так близко, будто поднесён к самым глазам. Что это — яшма, лазурит? Если не вести победоносных войн, не будет драгоценного лазурита. В глубине камня таинственно мерцают серебристые звёзды, словно капли чудесного небесного Хапи. И серебра не будет, если не собирать дань с покорённых народов. Правда, золота в Кемет пока ещё много. Того самого золота, которое заставляет даже тусклые глаза светиться алчным блеском, ибо золото — солнце. Оно же и знак вечности, древности, потому и говорят о знати: «Люди золотой крови», потому и лицо мумии покрывают золотой маской. Очень много песка — золотого. (Откуда песок в царских покоях?) Горы песка, подобные пирамидам, и — горящие драгоценные камни. Говорят, пески Великой пустыни скрывают немало сокровищ, даже сын ничтожного кочевника может отыскать в песке камень, достойный украсить статую бога. Но это грустные безмолвные вестники погибших караванов, свидетели жестоких мук, зверских убийств, коварных обманов. Горячий ветер Сетха[23], чёрный вихрь, несущийся с такой стремительностью, что закричавший в пустыне уже не слышит своего голоса, потому что ветер унёс его и тоже убивает, убивает беспощадно… Однажды Тутмос II со своей свитой едва не стал жертвой этого вихря, спасла его только обращённая к Амону страстная мольба, да ещё, быть может, то, что один из телохранителей успел набросить на голову фараона какой-то плащ, предохранивший его глаза и рот от смертельного дыхания чёрного вихря. Тяжело придётся воинам, которых он пошлёт в Ханаан, но кто из них не отдаст с радостью жизнь на благо Кемет и процветание Великого Дома[24]? Только бы Иси родила сына. Она любит красную яшму, напоминающую плоды сикоморы, и он подарит ей много драгоценных ожерелий из красной яшмы, они будут так красиво лежать на её груди, полной молока. Когда родилась царевна Нефрура, Тутмос был болен, нестерпимый жар и холод во всём теле сменялись с головокружительной быстротой, на губах — постоянная горечь от целебных трав, глаза слезились, он с трудом понимал, что ему говорят. Позже он увидел Хатшепсут, её глаза были чужими, за ними — глухая, непроходимая обида. Хатшепсут напоминала мать, царицу Яхмос, но была суровее, жёстче, по совести сказать — некрасивая, сухая женщина, на ложе любви — крепость, не желающая сдаваться, и это вызывало досаду, порой грустную усмешку. Странно ли, что на зов истомившегося по ласке сердца и плоти явилась Иси, тихая красавица, с которой хотелось плыть и плыть бесконечно по морю наслаждений, окунаться радостно в розовеющие под рассветными лучами волны? Для неё у Тутмоса всегда находилась ласка, а во время торжественных церемоний во дворце и в храме — нежный взгляд. Но почему сейчас он видит её стоящей посреди пустыни, по щиколотку, по колено уже в песке, необыкновенно быстро меняющем свой цвет, от золотистого до тёмно-багрового? Она такая же, как в последние месяцы, побледневшая, с тяжёлым животом, и глаза её подобны чёрным грустным птицам, коснись — и улетят. Вдруг в самом деле улетят, оставят его одного? Он спешит к ней, но песок обступает со всех сторон, сковывает тело, подступает к горлу, душит, душит… Вот спасительная влага на губах — её слёзы, потому что иной влаги нет в пустыне. Вот её рука на его плече, прохладная, чуть более тяжёлая, чем обычно…

17

…как об этом шепчутся в Ханаане. — Ханаан (Канаан) — в древности так называлась вся территория от северных границ Египта вплоть до реки Оронта. В некоторых древнеегипетских источниках встречается упоминание собственно Ханаана (Палестина) и Хару (Сирия), однако в эпоху XVIII династии под этим названием чаще подразумевается вся Сирия-Палестина.

18

…сложил к престолу лучезарного покровителя Нэ… — Нэ (Нии) — в описываемое время название столицы Египта, известной под греческим названием Фив. Покровителем Нэ считался Амон-Ра.

19

…тянуться к его урею. — Урей — золотое изображение змеи-аспида, один из символов царской власти.

20

…привезённое из страны Офир… — Офир — вероятно, эта страна лежала на пути в Индию, на юго-востоке Африки.

21

…богине Таурт, покровительнице фараонов Маат… — Таурт — богиня с телом гиппопотама и головой крокодила, покровительница семьи, супружества, помощница при родах, особенно почиталась в Фивах. Маат — богиня истины, справедливости, покровительница фараонов, изображалась в виде женщины со страусовым пером в волосах.

22

…жрецы храма Пта… — Пта (Птах, реже Фта) — согласно мемфисским космогоническим мифам, бог-творец, создавший мир посредством слова. Одной из наиболее важных функций этого бога было покровительство ремёслам. В подземном царстве выступал в облике Пта-Сокар—Осириса, создающего зашедшему солнцу и душам умерших условия для последующего воскресения. Изображался в виде человека с бритой головой, закутанного в погребальные пелены, его воплощением считался также священный бык Апис.

23

Горячий ветер Сетха… — Сетх (Сет, Сутех) — первоначально покровитель фараонов, его имя входит в состав титулатуры владык Древнего царства. Однако в более позднее время ассоциируется с бурей, зноем, пустыней, считается воплощением зла, в мифах предстаёт коварным убийцей своего брата Осириса, мужем богини Нефтиды (Нефтис) и отцом Инпу (греческое Анубис). Нередко отождествляется с сиро-палестинским Баалом. Его культ вновь становится почитаемым в эпоху Рамесидов.

24

…процветание Великого Дома… — Великий Дом — со времён Нового царства иносказательное название фараона, с которым некоторые исследователи связывают само происхождение этого термина (египетское пер-о, семитское фара-о). Само слово «фараон» впервые встречается в греческих источниках.