Остается лишь строить наивные предположения. Я же снова стою на крытом мостике, наблюдаю, как рабочие понемногу воскрешают из небытия бывшее жилище Туулы, выбрасывают в окно обломки кирпича, обрывки вонючей бумаги, осколки изразцов, матрацы с торчащими наружу пружинами, старые ботинки; не вижу только своего единственного стула, который я здесь оставил... Запрокинув голову и глядя на вершину поросшей крапивой кручи, я будто наяву вижу сквозь серые ветви занавешенное розовыми шторами окно Аурелиты Бонапартовны — похоже, и она там больше не живет. Здесь сошлось всё! Хотя нет, Аурелита вроде бы куда-то переехала или даже сбежала, только вот - от кого? Кажется, там еще только подрастает неописуемо красивая, без кровинки в лице девочка, чем-то смахивающая на цивилизованную индианку, а с ней живет ее прабабушка Хелена Бжостовска - мастерица делать маски, потомок старинных знатных родов Кишкасов и Собеских. Вот обе они идут вниз по улице, - мимо булочной, овощного магазина, аптеки - кстати, как там обстоят дела с валерьянкой? - мимо арки дома, где находилось ателье Герберта Штейна, — а там все еще торчит под окном деревянное надгробие? — мимо книжного магазина, топливной конторы, мемориальной доски Феликса Дзержинского — значит, это здесь будущий каннибал скрывался от царской охранки! - и сворачивают в знакомый двор Туулы, тети Лидии, орлицы и прочих личностей, - в анфиладу двориков, примыкающих к Бернардинскому монастырю: их жильцы держат здесь кур, разбирают и снова собирают мотоциклы, гонят и продают сахарную самогонку, ежедневно культурный (а может, какой-нибудь иной) слой тут утолщается хотя бы на миллиметр. Вот обе они вступают на грузовой мостик... Когда-то — дело было ночью и светила ущербная луна — старуха помогла мне перетащить выброшенный кем-то белый шкаф с овальным зеркалом, секретером и мастерски сработанной выемкой для умывальника. И вот они продолжают свой путь - бодрая, властная старость и набирающая соки юность, обе разрумянились от ветерка и сияют улыбками, а разделяющая их пропасть лет уменьшается до размера рябиновой ягодки, во всяком случае так кажется в этот торжественный миг. С ними здоровается каждый второй зареченец, здоровается и седоухий господин, при встрече с которым я прежде фыркал ему в лицо, прыскал со смеху, а сейчас лишь слабо улыбаюсь... Профессор химии, член партии - ну и что? Правду говорил покойный дядя Ганс - не следует стыдиться ни собственной никчемности, ни физиологии!.. Тогда чего ради я фыркал? Это ведь сего достопочтенного господина, еще даже не помышлявшего о расставании со своей партией, мы с Аурелитой Бонапартовной застигли в один темный вечер врасплох у подошвы горы Бекеша и Паннонийца. О, я прекрасно помню, какого черта нас туда занесло — это Аурелита возжелала улечься на зеленую травяную постель, а я по обыкновению не возражал. — Мы с ней вылезли тогда из-под мокрых после дождя кустов - все еще часто дыша, расхристанные, с землистыми лицами, держась за руки, - падать, так вместе! - как вдруг Аурелита, чей лисий носик еще больше заострился, прошептала: «Тсс! Гляди!..» Я, ее очередной каприз, остановился у нее за спиной и обхватил спутницу за обнаженный живот. У ярко освещенного окна — домишки там буквально налезали друг на друга - стоял какой-то мужчина в шляпе, а на земле, между его ногами, темнел портфель. Он стоял не шелохнувшись, словно в ожидании чего-то. Нам было видно малейшее его движение, а вот лицо скрывала кромешная тьма, настолько низко находилось окно халупы... За незавешенным стеклом виднелась тесная кухонька, какая-то утварь, посуда - ничего особенного. Но я видел, что брюки незнакомца были спущены ниже колен, одной рукой он, судя по всему, придерживал свой упругий кнутик. Однако поначалу я ничего не соображал, поскольку мы еще не остыли от своей незрелой страсти. Неожиданно мужчина свободной рукой побарабанил в стекло - нетерпеливо, по крайней мере мне так показалось, и сделал шаг вперед, едва ли не прильнув к освещенному окну. Внутри стукнула дверь, к окошку торопливо приникла моложавая женщина, взвизгнула - и сразу же погас свет. Мы слышали, как мужчина облегченно перевел дух, часто задышал, поправил шляпу, поспешно застегнулся, подхватил портфель и, едва не задевая нас полами плаща, устремился в кривой переулок, где в полуподвале одного из домов, под квартирой полковника, темнели окна ателье Аурелиты Бонапартовны, -иногда я начинал верить тому, что каждый второй зареченец связал свою судьбу с искусством или наукой, ну а с жизнью - все до единого!