Когда мы пришли - я не говорю «домой», говорю только «пришли», - ты, Туула, не только заперла дверь комнаты на засов, но и попросила меня придвинуть пару ящиков потяжелей, если можно. Мы тут же очутились в постели, ты крепко обняла меня и не отпускала даже во сне, когда я попытался высвободиться. Проснувшись, я сидел на твоем плоском ложе, чувствуя, как ты дышишь, вздрагиваешь, шевелишь вспухшими губами, будто желая сказать что-то очень важное. Ты морщила лоб, но наконец все же улыбнулась, а я прикурил сигарету от бледно-зеленого света луны, заливавшего комнату. Стены тоже казались бледно-зелеными, словно в патине. И своды. А что завтра? — подумал я. — Что же завтра? Во сне ты отодвинула от меня теплое бедро и нечаянно раскрылась - бледно-зеленый лунный свет упал на твои груди. На подоконнике бурыми пятнами темнели загнутые по краям дубовые листья — так что же завтра?
Сам не пойму, почему я согласился поехать вместе с тобой, Туула, во «Второй город». Согласился с легким сердцем, утвердительно кивнув, едва ты заикнулась о том, что больше так не можешь, хотя подобные визиты и выглядят ужасно старомодными... Да-да, с серьезным видом подхватил я, разумеется. Поехали, чего уж там. В поезде ты зачем-то стала рассказывать о шапочном знакомом, эстонце, с которым познакомилась на центральной улице-аллее и который, прибыв во «Второй город», около месяца прожил на чердаке в доме твоих родителей. Целыми днями, с недоумением поведала ты, этот чудаковатый парнишка слонялся по городу, что он там искал? А вечером заявлялся в дом и, плотно поужинав — особенно любил мазать батон толстенным слоем масла, — забирался спать на чердак... Под конец он стал приводить туда девиц, да, литовок, сам понимаешь, какого пошиба. Я выслушал эту «эстонскую историю», но так и не усек, каким образом она связана с нашим серьезным путешествием - я ведь не собирался жить там или приводить девиц...
Если не ошибаюсь, только спустя несколько лет ее брат обмолвился, что не следовало мне туда приезжать, не стоило, — пробормотал он с каким-то виноватым видом... Да я и сам так думал. Никто не был готов к этому, и меньше всего я. Твои родители, Туула, хотя и смирились с одиночеством, затворничеством дочери, ее тихим нежеланием жить и даже с непонятной глухой враждебностью, однако все нетерпеливее ждали того дня, когда ты приведешь в дом и покажешь им достойного мужчину, работящего, исключительно «серьезно глядящего» на жизнь и готового взвалить на себя заботу об их дочке, то бишь о тебе. Я, разумеется, не отвечал этим требованиям, даже отдаленно, не говоря уже о том, какое впечатление произведет на них моя биография, которую, конечно же, придется рассказать во время визита. Похвастаться мне и впрямь было нечем. Они ждали здоровилу, а ты привезла какого-то праздношатающегося типчика в потертом полупальтишке и затасканной шапке — права была когда-то моя двоюродная сестра Домицеле! На месте Туулиного отца или матери я бы сам показал такому жениху на дверь - извольте! Скатертью дорожка, как говорят русские (неужели я и сегодня способен с таким сарказмом отзываться о ни в чем не повинных людях?).
Однако откровенной враждебности я в том доме почти не почувствовал. Был вежливый вопрос, как мы доехали. Недвусмысленный рассказ папаши о чудесной вечеринке по случаю 8-го Марта - представляете, ни капли спиртного, а настроение хоть куда! Меня не расспрашивали ни о прошлом, ни о планах на ближайшее будущее. Ты, Туула, пригласила меня к себе на чердак, тот самый, где когда-то после сытного ужина спал эстонец. Вчетвером или даже впятером — в компании твоего брата и его приятелей - мы сидели на чердаке, потягивая водку с томатным соком. Стены были оклеены вырезками из журналов. В углу чердака долговязый парень терзал старинный клавесин, как выяснилось впоследствии, доставшийся в наследство от дедушки из моего родного города. Ты, Туула, не находила себе места: то и дело вскакивала, спускалась вниз и через полчаса возвращалась, с каждым разом все больше мрачнея. Я не обращал внимания на эти твои отлучки, потому что был наивно уверен: что бы ни сказали тебе твои предки, ты, безо всякого сомнения, поступишь так, как велит тебе сердце -понадобится, и ногой топнешь, уйдешь из дома, уведя с собой и меня... а потом, потом все само собой образуется, и мы все лишь снисходительно будем улыбаться при воспоминании об этом незапланированном визите. Мысленно рассуждая подобным образом, я внимательно разглядывал приклеенный к стене торс культуриста - господи, вот это да! Я перевел взгляд на его голову: что это? На ее месте была приклеена фотография, черно-белая. Ну-ка, ну-ка? О, старый знакомый! Ну да, ведь это тот самый родной или двоюродный дядя Туулы, вполне еще молодой человек, который работал когда-то спасателем на пляже в нашем уютном городке! Это он приплывал на своей легкой плоскодонке к купальне и до самого заката не покидал ее в ожидании несчастного случая на воде. Но люди тонули не здесь, а на быстрине - под разрушенным мостом или возле скотобойни, а там, где дежурил этот атлет, как назло никто не тонул. После работы спасатель брал в лодку какую-нибудь хорошенькую девушку и уплывал с ней вниз по течению в город. Он, конечно же, это был он! Все совпадает. Интересно, что он сейчас поделывает? - спросил я твоего брата, но тот лишь промычал что-то неопределенное.