Я отдаю ему пузырек с остатками краски и кисточку, при виде которых глаза у него едва не вылазят из орбит. Но нет, справившись с собой, художник складывает орудия труда в портфель и, махнув рукой, уходит, пошатываясь, по крытому мостику, хотя вряд ли это кратчайший путь до его дома, вряд ли...
XII
Туула, любовь моя... как ты? Жива? Здорова? Жива, здорова...
Пошли? Куда? Сам знаешь... И дай мне еще нашего вина, мне сегодня все можно, все разрешено, и всякие там идиоты, извращенцы и самозванцы из полиции нравов мне не указ! Всё? Всё, всё!
Тогда пошли? Пошли. По этому мосту? По этому, по этому... и недалеко...
Ну, вот и всё.
Ночь лопухов, ночь спящих стрекоз, ночь бездомных кошек и несчастных безумцев! Темные веера лопухов над моим лицом, над твоим лицом, Туула, сквозь просветы в листьях то и дело вспыхивают, сверкают искрами ослепительно яркие ночные звезды, хотя не исключено, что это из моих глаз сыплются искры — они прожигают твою зеленую юбку, твою непритязательную одежонку, в которой ты сегодня нежданно-негаданно появилась в «Ротонде» ... неужели только сегодня? Судорожно всхлипывай, Туула, плачь, заговаривай мне зубы, будь моей отравой до тех пор, пока со стороны горы Бекеша не приползет наконец та свинцовая туча и не прольется взметенными вихрем монетами - талерами, дукатами и разной мелочью, пока не отверзятся все гробы и не призовут всех нас на Страшный Суд: меня, тебя... Лавинию с Романасом Букасом, всех твоих оставшихся с носом женихов... литографа с бесцветными ресницами, professore и даже гражданку Гражданскую... Всё Заречье загудит и взвоет, когда мы с тобой появимся! А сейчас я закрою тебя своим телом, пока ты еще чувствуешь мои бедра на своих, лежа здесь, в зарослях лопухов, птичьего горца, крапивы, котовика, валерьяны, чертополоха, укропа, баланды, пока шепчешь мне: вжимай, вжимай меня в землю, ну же, сильнее!.. И я чувствую, как проваливаюсь все глубже... Что за родник пробился под тобой, Туула, что там струится в темноте - кровь, тина, бурая родниковая вода? Давай откатимся в сторону, только не размыкай объятий, ни за что не размыкай — вцепись в меня ногтями, держи руками и ногами, ведь мы с тобой своими телами вызвали к жизни новый источник, и как только поднимемся во весь рост, в небо наверняка ударит фонтан, да какой, вот увидишь! Туула, моя правдолюбка, моя страдалица Туула! Отчего ты стонешь? Ты плачешь, Туула? Твое лицо, любимая, измазано землей, тиной, а пальцы, увязшие в густом месиве, когда ты попыталась за что-то уцепиться, оттолкнуться, на этот раз уже очутившись на мне, проникают в него все глубже, ты всхлипываешь, как обиженный ребенок, хотя никто и не собирается обижать тебя, ты не бойся, Туула, танцуй, танцуй, это наш с тобой последний танец... лей вино мне на лицо, смой с него грязь, а потом я умою им тебя... Не кричи, не кричи так громко, если можешь, тише, прошу тебя, нас ведь могут услышать злые духи, не надо, чтобы услышали и добрые, дыши мне в зеленое, как лопух, ухо, коли меня своими острыми грудками, обрушивайся на меня - полумертвая, обессиленная... постой!.. погоди чуть-чуть, еще не все!