— Милый брат! Скорей вставай! Около следа твоего коня Хан-Шилги лежит огромный след! Что это за след? — кричала сестра Алдын-Оюу.
— Тот конь намного больше, чем твой Хан-Шилги! — кричала жена Сай-Куу.
Хан-Хулюк вскочил, налил воды в чашу, которую едва поднимали девяносто человек, умылся, прогнал сон, взял свою девятисуставную подзорную трубу, взобрался на Болчайтылыг-Бора-тайгу * и начал смотреть вокруг. Но нигде ничего не было слышно и нигде ничего не было видно.
Вернулся Хан-Хулюк домой и сказал:
— Нигде нет чужих следов. Вы, наверное, водили моего Хан-Шилги-коня, а теперь смеетесь надо мной!
Взял он с собой черный лук, белые стрелы и уехал охотиться на свою тайгу. И увидел, что у подножия шестивершинной тайги сидит и ждет его огромный богатырь. Под солнцем сверкает белый его халат. А рядом пасется могучий конь Ак-Сарыг *.
— Откуда ты взялся, лысый барсук? — закричал Хан-Хулюк. — Ты что, гниль земли или плесень воды? Ты всаднику — помеха, а пешему человеку — препятствие! Если хочешь что-нибудь сказать — говори!
— Я — могучий Алдай-Мерген * с Ак-Сарыг-конем. Я пришел сюда, чтобы моей добычей стал аал-стойбище и весь скот Хан-Хулюка. Я вижу, что ты и есть богатырь из богатырей Хан-Хулюк. Скажи, что ты хочешь — выкованную мастерами-кузнецами холодную сталь-железо или рожденный матерью горячий крепкий кулак?
— Есть у меня для тебя огромный кулак, — ответил Хан-Хулюк, — и есть холодное железо, выкованное мастерами. Нет у меня брата, который родился раньше меня, который заступился бы за меня. И нет брата, который родился после меня, который защитил бы меня. Заступится за меня лишь конь мой Хан-Шилги.
Алдай-Мерген крикнул:
— И за меня никто не заступится, кроме Ак-Сарыг-коня. Отбросим в сторону оружие, которое сделали мастера. Померимся силой, которую дали нам мать и отец!
И спутал железными путами своего Ак-Сарыг-коня. Хан-Хулюк стреножил своего Хан-Шилги-коня.
Встали богатыри по обе стороны реки, посмотрели друг на друга исподлобья, будто быки, и побежали вниз по реке, исполняя танец орла. Тела свои богатырские начали разминать. Потом каждый схватил по горе. Не решаясь столкнуться телами, они сдвинули две горы. Заколебалось голубое небо, задрожала черная земля. А потом в середине желтой степи они схватились. Дрогнула желтая степь. Шестьдесят дней — два месяца, девяносто дней — три месяца боролись они. И Хан-Хулюк увидел, что из подмышек Алдай-Мергена начала падать черная пена хлопьями с гору величиной, а на спине разбушевалась белая пена величиной с горный хребет.
— Что с тобой? — крикнул Хан-Хулюк.
— Это значит — тело мое богатырское разыгралось! Теперь держись, кулугур!
Но Хан-Хулюк был ловок, как ястреб, и увертлив, как сокол. Когда тело Алдай-Мергена разыгралось-разогрелось, так что нельзя было к нему прикоснуться голой рукой, Хан-Хулюк разорвал потник и обернул руки потником.
Конь Хан-Шилги увидел, что хозяину трудно, плюнул вверх, и пошел дождь с градом и охладил пыл-жар Алдай-Мергена. К тому времени разогрелось-разыгралось тело Хан-Хулюка. И он своей железной хваткой взял Алдай-Мергена, закружил по небу, а потом бросил на твердую землю.
— Когда скот убивают — кровь берут, когда человека убивают— слово берут! Говори свое слово, Алдай-Мерген! — сказал Хан-Хулюк.
— Пощади меня, Хан-Хулюк. Давай будем братьями, как от одного отца, будем братьями, как два уха коня, как два соска кобылы! Я буду лизать копыта твоего коня, острие твоей стрелы, дуло твоего ружья! — лежа клялся Алдай-Мерген.
Хан-Хулюк поднял его и сказал:
— Будешь моим табунщиком, брат! Будешь ухаживать за моим серым табуном величиной с Овюр * и за моим черным табуном величиной с Каргы. Иди в мой аал.
А сам поехал на семивершинную свою тайгу. Вдоволь наохотившись, наполнив все свои сумки, он вернулся домой и увидел, что милая сестра Алдын-Оюу лежит больная, лежит скорчившись, лежит посиневшая, как заплесневелая печень!
— Синей болезнью заболела Алдын-Оюу, — сказала богатырю жена его, Сай-Куу. — Если ты не хочешь, чтобы твоя единственная сестра умерла, принеси ей сердце синего быка, хозяина Синего озера. Только это сердце сможет ее спасти!
Хан-Хулюк сел на могучего Хан-Шилги и поскакал к Синему озеру. Он пел длинную песню, так пел, как поют сто человек. Он распевал горловую песню*, так распевал, как распевают сто человек. Конь Хан-Шилги скакал по гребням низких гор, по склонам высоких гор. С досады богатырь давил белые камни величиной с овцу, от горя богатырь кричал и криком разбивал белые камни величиной с коня.