Только он это сказал, стрела попала в копыта, с шипением отскочила и полетела вниз.
И вот Тевене-Мёге, мудрый Демир-Шилги и прекрасная Терге-Кара достигли верхнего мира. Они долго там отдыхали. И вдруг могучий силач вспомнил Арзылан-Тайгу. «Жива ли добрая, старая мать? Жив ли пес Качига-Калдар?» И утром нового дня, притянув трехцветную радугу, устремился по ней домой. Вот и родная тайга. Но где же белая юрта, где мать, где бесчисленный скот, где пес Качига-Калдар?
Тевене поставил шатер, коня отпустил пастись: пусть мудрый Демир-Шилги набирается свежих сил. Богатырь остался с красавицей. Но она ничего не ела и ни слова не говорила. И Тевене загрустил.
Однажды он шел по тайге. И почуял запах собаки. Он побежал на запах и, радостный, вдруг увидал: лежит в норе тарбагана его Качига-Калдар! Тевене взял на руки пса и принес в свой белый шатер. Но пес ничего не ел и ни слова не говорил. Лишь показывал лапой на пасть. «Ни красавица, ни собака не говорят со мной! Одинокий я человек!» — с грустью подумал силач. Вдруг сказала Терге-Кара:
— Посмотри-ка, из горла собаки черное что-то торчит. Потому она и молчит.
Тевене вытащил что-то черное из пасти умного пса. Пес сначала поел, а наевшись, заговорил:
— Жестокий Кудун-Хулюк * с Хулер-Хурен-конем * на нашу тайгу напал, разграбил родной аал. Он старую мать угнал и бесчисленный скот угнал. Он хотел убить воробьев, в которых твоя душа. Но я схватил воробьев и побежал на юг. Долго гнался за мной жестокий Кудун-Хулюк. Девять перевалов перешел, девять рек переплыл. Иногда он меня догонял и белой саблей рубил, бил по моей спине, когда меня настигал, но только мороз по мне, по шерсти моей пробегал! В озеро я вбежал в превратился в ленка., а он превратился в тайменя и гнался, гнался за мной! Я превратился в ворону и в верхний мир полетел» а он превратился в орла и крыльями засвистел. Вот-вот догонит меня… Но я завернул к земле. Я превратился в, сурка и прятался среди них., но зоркий Кудун-Хулюк и там меня разыскал! Я вернулся в наши места, на нашу Арзылан-Тайгу, и тут один тарбаган спрятал меня в норе. Там ты меня и нашел. Мне-то что, но ведь я, чтобы спасти воробьев, в которых твоя душа, с корнем вырвал косу, вырвал седую косу матери старой твоей!
— Я ему отомщу! — сказал Тевене-Мёге. — Он превратил в рабыню седую старую мать! Ну берегись, кулугур, жестокий Кудун-Хулюк!
И он, заскрипев зубами, стал собираться в путь.
— Слушай меня, жена, прекрасная Терге-Кара, слушай меня, мой пес, верный Качига-Калдар! Эту суму собрала для меня добрая мать. В этой суме оставляю для вас еду. Семь лет будете есть эту еду. Если за это время я сюда не вернусь — считайте, что я погиб и уже никогда не вернусь.
Он кликнул Демир-Шилги, и конь через миг прибежал. Богатырь доспехи надел, оседлал дорогого коня, взял свой жестокий лук и поехал по следу врага. Прячься, Кудун-Хулюк, если жизнь тебе дорога!
Молодая Терге-Кара не берегла еду. Кузнечикам, птицам, зверькам она раздала еду. Всего три года прошло, а ей уже нечего есть! И загрустила она. Вспомнила свой аал, вспомнила свой табун. Она превратилась в ястреба и полетела домой. Вот и родная страна. Увидала Терге-Кара, что все здесь осталось, как было: стоят восемнадцать юрт, возле них — восемнадцать отар. Она превратилась в бабочку и летала-играла три дня.
А потом стала прежней красавицей молодая Терге-Кара и пришла к своему табунщику, к верному Даш-Кара *.
— Мы с тобою должны уйти от грозного Кавынды, угнать овец и коней, угнать на Арзылан-Тайгу. Там я теперь живу. Я жена Тевене-Мёге. — Так сказала Терге-Кара и рассказала ему, каким путем уходить, как Арзылан-Тайгу разыскать.
«Я сегодня уйду от грозного Кавынды! Может, я вижу сон?» — так думал Даш-Кара. А когда наступила ночь, он погнал огромный табун и отару белых овец на юг, на Арзылан-Тайгу. Там он поставил юрту и на зеленых склонах пас несравненный скот.
Слушайте дальше. Богатырь Тевене-Мёге спешил по следам врага. И вот он увидел пепел из трубки Кудун-Хулюка. Этот пепел лежал, как отара серых овец. Богатырь подумал: «А если я выбью трубку свою?» Он выбил трубку, и оказалось, что пепел его лежит, как две отары серых овец! Скоро он увидал, что там, где кричал Кудун-Хулюк, камни дробились в песок. Тевене подумал: «А если я попробую покричать?» Он крикнул, и дрогнули скалы вокруг и с грохотом рухнули вниз!
Он дальше поехал, и скоро конь, как вкопанный, встал и сказал:
— Хоть и добрый ты богатырь, да мало ума у тебя! Неужели мы въедем в аал врага такими, какие мы есть?
Тевене превратил Демир-Шилги в высохший конский навоз, себя превратил в стебелек ковыля и с ветром вперед полетел. Остановился у золотого колодца и решил подождать. И вот к колодцу его старая мать подошла, измученная седая и тощая мать силача Тевене. К одной руке ее прирос ковш, а к другой — кувшин. Вдруг она сказала: