Сказал и лег к очагу греть спину.
«Вот тебе и поел баранину!» — думает старик. Стал жаровню греть, а сам горюет. «Не видать тебе, Боралдай, больше света белого, не ходить тебе по горам и степям».
— Ну, как, раскалил докрасна? — закричал Шулбус.
— Нет, еще рановато, — отвечает старик.
Через некоторое время опять Шулбус кричит, да громче прежнего:
— Готова жаровня, старик?
— Нет, рановато, — твердит свое Боралдай, трясясь от страха.
Поднялся тогда Шулбус и увидел, что жаровня, как кровь, красная.
Хотел Шулбус схватить старика, но тот метнул в него жаровней и выжег ему единственный глаз.
Закричал Шулбус диким голосом и стал старика ловить, но никак поймать не может.
Догадался тогда Шулбус, что Боралдай среди овец спрятался, и стал он их из ямы одну за другой выкидывать. Все меньше остается овец. Не знает Боралдай, как ему спастись. Видит — последний баран остался. Бросился старик к нему под ноги и крепко уцепился за шерсть. Шулбус и этого барана выбросил наверх.
Так очутился Боралдай на свободе. Собрал он всех овец Шулбуса и погнал их к хозяйке бедного чума.
Остался Боралдай в чуме старухи, и стали они жить без нужды и горя. А слепой Шулбус до сих пор бродит по свету, ищет Боралдая, да найти не может.
Артаа-Седи и Авыгаа-Седи
Было это давно-давно, когда рога козлов в небо упирались, а хвосты верблюдов по земле волочились. Жил-был Ай-хан со своей любимой женой и сыном Артаа-Седи. Хорошо и счастливо текла их жизнь, но вот вдруг умерла ханша. Загоревал хан.
Решила ханская свита найти хану новую жену, но он и слушать об этом не хотел. Тогда приближенные хана созвали в аал самых красивых женщин и велели им песни петь. Поднесли хану большую чашу вина. От веселых песен и от вина полегчало на душе у хана. Обрадовались приближенные и говорят:
— Хан, нельзя вам без жены жить. Посмотрите кругом, может быть, понравится кто-нибудь.
И они до тех пор уговаривали хана, пока он не сказал:
— Пусть будет так!
Огляделся хан и заметил, как из-за тальника на красавиц зло и завистливо смотрит лысоголовая Тазаран.
— Вот кого я возьму себе в жены, — сказал хан своей свите и указал на Тазаран.
Не понравилась свите невеста, но делать нечего, устроили большой пир. Долго пировали приближенные хана.
Прошло три года, и лысая Тазаран подарила хану сына. Назвали его Авыгаа-Седи. Крепко подружились Артаа-Седи и Авыгаа-Седи. Вместе за еду садились, вместе играли, в одной юрте жили. Не разлучались ни днем, ни ночью. Сыновья росли, а хан стал все чаще болеть и болеть.
Однажды шла Тазаран по аалу. Смотрит, люди шерсть теребят и о чем-то беседуют. Подошла она поближе, спряталась за тальник и слушает.
— Интересно, люди, знать, кто будет наследником хана? Артаа-Седи или Авыгаа-Седи? — спросила всех самая худая женщина.
— Как же может Авыгаа-Седи быть наследником хана, когда Артаа-Седи жив? — ответил самый толстый мужчина, и все согласились с ним.
Услышала это Тазаран и опечалилась. Вернулась в ханскую юрту и почти всю ночь не спала, все об одном думала: «Не быть Авыгаа-Седи наследником хана, пока Артаа-Седи жив».
На другой день Тазаран опять пошла по аалу. Смотрит, на краю аала собрались юноши и девушки шерсть укладывать. Подошла она поближе, спряталась за тальник и слушает, о чем они говорят.
— Интересно, друзья, знать, кто будет наследником хана?
Артаа-Седи или Авыгаа-Седи? — спрашивает самая маленькая девушка.
— Как же может Авыгаа-Седи быть наследником хана, когда Артаа-Седи жив? — ответил самый высокий юноша, и все согласились с ним.
Еще сильнее прежнего опечалилась Тазаран. Вернулась в ханскую юрту и не могла ни есть, ни спать — все об одном думала: «Не быть Авыгаа-Седи наследником хана, пока Артаа-Седи жив».
На следующее утро Тазаран снова пошла бродить по аалу. Возле одной из юрт увидела она играющих детей, которые из песка и глины сделали большой трон и украсили его цветами. Самая любопытная девочка спросила:
— Интересно, ребята, знать, кто на этом троне будет восседать — Артаа-Седи или Авыгаа-Седи?
— Зачем это Авыгаа-Седи будет восседать на троне, когда Артаа-Седи жив? — ответил самый рассудительный мальчик, и все дети согласились с ним.
Услышала эти слова Тазаран и вернулась в свою юрту. Горло у ней сдавило от горя, пятки у ней пожелтели от злости.
Забеспокоился хан и спрашивает:
— Что за болезнь на тебя напала — ты не пьешь, не ешь трое суток? Позову к тебе ламу и шамана.