Перевезли хана на берег, поместили в большой белой юрте.
Пришел хан в себя и стал думать, как ему дальше свою тайну сохранить. Собрал он подданных и строго-настрого запретил им бывать на острове.
— Там злые духи поселились, — пугал их хан.
Однажды спустились с гор охотники и рассказали — вся тайга на разные голоса повторяет: «Элчиген-кулак-хан, Элчиген-кулак-хан».
Пошли разговоры по юртам, дошли и до хана. Понял хан, что жив юноша-брадобрей, и теперь рано или поздно все узнают его тайну.
Собрал он тогда народ и снял шелковый колпак. Все увидели, что у хана длинные ослиные уши.
Зароптал народ.
Вышли тогда вперед старики и говорят хану:
— У тебя волчье сердце и ослиные уши. Не можешь ты быть нашим ханом, уходи прочь.
Так прогнал народ Элчиген-кулак-хана. Помнят об этом только две старые-престарые щуки, да рассказать никому не могут. Да когда поднимается ветер, в плеске волн Тере-Холя слышится: «Элчиген-кулак-хан, Элчиген-кулак-хан».
Утес, не видящий солнца
Давным-давно жил в долине реки Тапсы богатый хан. Своим табунам он и счет потерял.
Была у хана единственная дочь красавица Доспан. Много знатных женихов приезжали сватать ее, но гордый старик всем отказывал и говорил:
— Еще мало у вас добра и скота, чтобы быть моим зятем.
Так старик насмехался над женихами дочери.
А красавица Доспан тем временем горячо полюбила ханского пастуха Арзылана.
Однажды из далеких степей за снежным перевалом пришел караван с подарками от хана Тумэн-Баира.
Разгорелись ханские глаза при виде богатых даров, и решил он через месяц выдать Доспан за Тумэн-Баира.
Молча выслушала Доспан волю отца. Оседлала белоногого иноходца и тайком поскакала к утесу Хун-Хая [42]к Арзылану.
Рассказала Арзылану о своем горе.
Стал утешать ее Арзылан:
— Не покоряйся воле отца. Бежим в горную тайгу.
— Нет, везде найдет нас отец. Не скрыться нам нигде от него.
Опустил голову смелый Арзылан, не знает что делать. Долго думали, ничего не придумали.
Видит девушка, что совсем загорюнился ее возлюбленный, встряхнула весело черными косами и говорит:
— Не горюй, сарым [43]. До свадьбы еще тридцать дней. Поживем, а там увидим, что делать.
Каждый день приезжала Доспан к возлюбленному на Хун-Хая, и все дни они проводили вместе.
Незаметно прошел месяц.
И вот однажды утром, едва заиграла заря, вдали показался большой караван. Впереди на дорогом скакуне, в богатой одежде ехал жених со свитой.
Завидела Доспан гостей и помчалась на белоногом иноходце к утесу Хун-Хая.
Быстрее стрелы взвился конь на высокий подъем. Арзылан был уже там. Лучи яркого солнца заливали весь утес.
Крикнула на скаку Доспан:
— Тумэн-Баир приехал.
— Что нам делать? Неужели нам навсегда расстаться? — проговорил Арзылан.
— Нет, мы всегда будем вместе, — ответила девушка, заглянув в глубокий обрыв.
Догадался Арзылан, крепко обнял напоследок любимую, вскочил на коня и направил его к обрыву.
Только столб пыли взвился над утесом, загремели камни, и гул разнесся по горам.
Услышал старый хан шум, выбежал из юрты вместе с гостями. Подскакали к нему пастухи и рассказали, как погибли Доспан и Арзылан.
Кинулся хан к подножью утеса. Там были лишь огромные груды камней.
Последний раз ярко осветило солнце утес Хун-Хая. И больше с тех пор никогда этот утес не освещался солнцем. Засохли на нем травы и цветы, погиб кустарник. С тех пор люди зовут этот утес «Хун-кёрбес» — «солнца не видящий».
Каша в кувшине
Поздним вечером бродячий лама-бадарчы [44]шел по степи. За плечами у него был старый мешок с молитвенными книгами. Лама посматривал на юрты, над которыми вились дымки от очага, и принюхивался, откуда пахнет вкуснее.
Вдруг запахло пшенной кашей, и лама свернул к ближайшей юрте.
Собака с громким лаем бросилась на ламу и сбила его с ног.
Лама грохнулся в снег и закричал:
— Люди добрые, помогите! Спаси-и-ите-е…
Отбиваясь от собаки, он все глубже и глубже зарывался в рыхлый снег. Собака хватала его за ноги и лаяла еще громче.
Из юрты выбежала хозяйка, помогла подняться толстому, неуклюжему ламе, отряхнула от снега его желтый халат. Зашел лама в юрту и жадными глазами уставился на котел, в котором варилась густая пшенная каша.
Лама сел поближе и стал четки свои перебирать. Хозяйка хлопотала у огня. Помешала она кашу поварешкой, посолила круто и вышла.
Прибежала в юрту девочка с чашкой соли, всыпала соль в котел, лукаво усмехнулась и выбежала.
Немного погодя вошел хозяин, всыпал чашку соли в кашу и тоже за дверь.
Злится голодный лама: «Как же есть человеку такую соленую кашу? Пусть дадут своей корове, это ей полезно есть соленое».
Когда все собрались, хозяйка взяла чашки и наполнила их кашей. Лама нахмурился и говорит:
— Мне чуть-чуть положите, я сыт.
Хозяйка подала ему маленькую чашку с кашей. Попробовал лама и чуть свой палец не откусил — каша-то была с сахаром! Голодный бадарчы не заметил, как проглотил ее! Все наелись, один он не наелся. Хозяйка собрала остатки горячей вкусной каши, переложила из котла в кувшин и поставила на полку.
Скоро в юрте все заснули. Не спит только жадный лама, вспотел даже от волнения. Тихо поднялся, схватил кувшин с кашей. Кувшин был еще горячий, и лама обрадовался. Он сунул руку в кувшин, набрал пригоршню каши, потянул обратно, а ручища застряла — ни назад, ни вперед. Зажал он кувшин между коленями, и так и сяк — вытащить руку не может. А горячая каша жжет больно, до костей доходит.
Выскочил лама из юрты и обеими руками хлоп кувшином по какому-то черному камню. Камень как подскочит, как залает, завизжит! А кувшин цел остался.
Побежал лама дальше, видит — лежит на пути большая темная горка. Хлоп кувшином по горке, — а то оказался верблюд. Как заревет он, как плюнет на обидчика! А кувшин опять цел остался.
Лама испугался и бросился бежать прочь от верблюда. Добежал до овечьего загона и решил здесь разбить кувшин с кашей. Ударил его по столбу, проснулись пастухи: «Вор! Держи его!» — и бегом к нему.
Пустился лама от них без оглядки, задохнулся от быстрого бега и упал замертво.
Бедный и богатый
Это было давным-давно, когда от жары еще реки пересыхали, а клювы птиц плавились. На северном склоне Кара-Дага жил старик Боралдай со старухой. Кроме жалкого чума да семи коз, у них ничего не было. Бедно жили. А тут на беду еще козы одна за другой пали.
Стала тогда старуха старика донимать — сходи да сходи к своему младшему брату, не умирать же с голоду. Долго отнекивался Боралдай, наконец согласился:
— Ладно уж, пойду к братцу, только знаю — не поможет он нам.
Побрел старик на южный склон Кара-Дага, идет и горькую думу думает: «Почему это так на свете устроено — одни от голода умирают, другие от жира лопаются?» Когда подошел он к аалу брата, на него свора собак набросилась — лают, загрызть готовы.
Велел богатый своим слугам узнать, на кого лают собаки. Те разузнали и говорят:
— Это ваш старший брат пришел.
— Гоните его! — закричал богач. — Нищего в аал пускать — беду накликать! Гоните!