Я давно уже избегал элегантных кафешек, чтобы не наткнуться на прежних знакомых. Равнодушия или небрежного сочувствия я бы не вынес, еще меньше хотелось видеть злорадное удовлетворение: вы только посмотрите, знаменитый Омерович перешел на кофеек и школьниц!
Кроме того, я хотел показаться Банащаку с дочерью Заславских: пусть обалдеет!
Живи он в этой семейке хоть пять лет, хоть сто (при условии, что его туда вообще пустят, в чем я сильно сомневаюсь), все равно ни одна из дамочек в кафе с ним не пойдет.
Была еще причина устроить свидание именно в «Омаре» – там у меня открыт неограниченный кредит.
И влип же я! Первой же рожей, на которую там наткнулся, оказалась эта старая мочалка Халина! Боже! Что она с собой делает! Так штукатурит свою увядшую морду, на которой пропечатан сороковник с гаком, что того и гляди скоро ничего, кроме косметики, не останется. Да бог с ней, тем более что иногда ее мазня дает забавные эффекты, вот только делает она все это ради меня!
Тушь небось от Диора: с той поры как у нее завелись бабки, Халина рехнулась на почве французской косметики. Таращится на меня взглядом недорезанной коровы, ощерилась в приторной улыбочке. Думает, я сюда ради нее приперся!
– Плохой мальчик! – погрозила она мне когтистым пальцем. Лапы у нее – что крабьи клешни, вот и старается удлинить пальцы, отращивая когти на метр.
Сам я к ней уже несколько дней не заглядывал, да и у нее не было случая заловить меня на работе, потому что заказов в последнее время негусто. И какого черта она заявилась сюда?! Похоже, старая грымза выслеживает меня по всему городу.
Я огляделся. Плохи дела! За одним из столиков, в компании чашки кофе и книженции, сидела Дорота. Я пришел точно в условленный срок. Значит, малявка прибежала сюда заранее. До чего ж она хорошенькая! Прикидывается, что читает и не замечает меня.
Я схватился за трубку телефона-автомата и принялся усиленно накручивать диск. Ситуация патовая.
Нет, Халины я не боялся, но кто гарантирует, что она не увяжется за мной? А что, если старая дура вообразит, будто я клею соплячку ради удовольствия, а вовсе не для дела?! От этой психопатки чего угодно ожидать можно. Еще примется поливать грязью Доротку. К тому же такие поклонницы чести мужчине не делают…
Охотнее всего дал бы драпака, но тут, к счастью, из подсобки выглянул Баназдак, с места понял, в чем суть, прикинулся, что меня не видит, и поспешил к Халине.
Уф, кажется, пронесло. Доротка сидела в глубине зала, поэтому пришлось npoйти мимо Халины с Банащаком. Я им сдержанно поклонился, Банащак остановил меня:
– Эта девочка ждет уже полчаса. На деловые встречи надо приходить вовремя.
Ну и жук! Произнес это таким тоном, словно сам поручил мне уладить с Доротой какие-то дела.
Халина не сказала ни слова, лишь прожгла Доротку убийственным взглядом. Мне стало не по себе. Спасибо Банащак попридержал Халину, иначе мне бы несдобровать. Любовь стареющей бабы сродни тайфуну, наводнению или, например, пожару.
– Помни, мы тебя ждем, – сквозь зубы процедил Банащак. От его тона у меня по спине мурашки побежали.
Барбос явно разъярился, увидев здесь младшую Заславскую.
И тут такое зло меня взяло! Холера ясная, это что еще за опека? Без его разрешения нельзя и девчонку снять? Это он будет выбирать мне баб в койку? Ну, я ему все выскажу, поставлю скотину на место! Да я его в клочья раздеру за то, что напустил на меня ту уродину из Свиноустья. Не собираюсь покрывать любую корову, с которой он ведет дела! Альфонс!
И этой наглой старухе тоже укажу ее место! Пусть, наконец, дотумкает, что никакой Банащак не заставит меня полюбить ее. И нет на свете такого бизнеса, ради которого я поступился бы своей независимостью!
С Дороткой я посидел часок, не больше. Из кожи лез вон, чтобы выпендриться покруче, да мало что получилось – присутствие этой парочки за спиной не давало покоя. Вот почему я не стал удерживать Дороту, когда она засобиралась домой. Отвез ее и на том же такси вернулся в «Омар».
Я так накачался злостью, что мог бы убить.
А они все торчали там, как пара стервятников. У Халины на щеках выступили красные пятна – на столе красовалась почти опорожненная бутылка. Стоило мне показаться в дверях, как Банащак тут же поспешил ретироваться в подсобку, оставив меня на растерзание этой потаскухи, заправленной водкой.
Халина набросилась на меня, как гиена на падаль. Не было таких поганых слов, которыми не обозвала бы ни в чем не повинную Дороту. Расправившись с девушкой, принялась мешать с грязью меня. Я молча переждал этот ураган и заговорил, только когда она замолчала, чтобы перевести дух:
– Заткнись! И убирайся вон! – Голос я не повышал, как, впрочем, и Халина.
Будучи людьми образованными, мы с Халиной дружно презирали бульдога, но все же этот жлоб командовал парадом, сила была на его стороне. Мы оба побаивались Банащака и не хотели устраивать представление в его кабаке. Поэтому на этот раз ситуация в виде исключения складывалась в мою пользу.
Поначалу опешив от моей грубости, Халина уставилась на меня, как взбешенная жаба, но быстро обмякла, глаза ее наполнились слезами. Злобу выплеснула, теперь пришло время и порыдать! Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!
Раньше Халина пользовалась дешевой косметикой и боялась плакать из опасения, что это свинство тут же размажется, но с тех пор как стала размалевываться красками от Диора и ведрами лить на себя «Пуазон»… Теперь ее ничто не удержит!
– Ты забыл, сколько я для тебя сделала!
Программа у нее была раз и навсегда утверждена. Никакие обстоятельства не заставили бы изменить хоть словечко, даже атомный гриб над Варшавой. Исчезая в атомной тьме, она все равно тянула бы свой монолог.
Поток упреков все лился и лился, вот я и сорвался. Меня душила ярость.
– Ты бросила мужа и забыла женскую честь, хотя, ей-богу, на фига она мне сдалась! Из-за меня ты профукала двухкомнатную хазу с кухней и всеми удобствами, кафель в ванной, ковер, телевизор, холодильник и стиральную машину. Ты унижаешься ради меня, воруешь и ставишь под угрозу свою репутацию, с которой носилась чуть ли не полвека. Это более или менее точный список, извини, если забыл какие-нибудь несущественные мелочи!
Как я ненавидел ее в этот момент! Запросто мог бы свернуть шею. Подумать только, в начале нашей связи она была мне всего лишь безразлична!
– Уж я разберусь с этой малолетней курвой и ее мамулей!
Понятно? Эта дрянь жаждала крови.
– Слушай, ты, жирная курица! И на пушечный выстрел ты не подойдешь к их дому, если не хочешь, чтобы Банащак призвал тебя к порядку!
Халина малость опомнилась.
– Я умываю руки и не хочу иметь ничего общего ни с тобой, ни с Банащаком, вы меня уже достаточно поэксплуатировали! – продолжал я. Злость уже улеглась, осталась только безбрежная тоска и скука.
Программа Халины, невзирая на мое вмешательство, развивалась как по маслу. Она ничего не пропустила. Терпение мое лопнуло.
– Отмойся от грехов своих. Утопись в раскаянии, вернись к мужу, публично покайся в грехах. Аминь! – Я на самом деле собирался уйти.
– Кази… – Такое мещанское уменьшительное она придумала от моего имени. Во взгляде Халины снова появилась покорность, она робко коснулась меня своей клешней. – Кази… мы оба разнервничались. Давай забудем об этой мелкой ссоре.
Ничего себе мелкая ссора! Нет, Халина безнадежна, а ее уступчивость и податливость просто страх наводят. Не найдешь такого оскорбления, которого она в конце концов не проглотила бы. И все же я вздохнул свободнее – спектакль близился к концу.
– Кази… это все из-за того, что мы не живем вместе… – Тюлений вздох.
– Но ты же сама знаешь, что мы не можем, – повторил я в который уже раз.
Жить с ней вместе! Даже Банащак – способный продать собственного брата, – и тот понимает, что ни за какие кокосы, ни за какие баксы, которые мы сколачиваем с помощью Халины, нельзя заплатить такую цену.
– Как только мы удачно завершим наш бизнес, – ведь остался какой-нибудь год! – запел я, – мы наконец уладим и нашу личную жизнь. (Как же, жди, через год я постараюсь стать зятем Заславского, старая ты макака!)