Несколько дней она дулась на меня, разговаривала сухо и холодно. А вскоре я сама поступила не лучше Анели.
Как-то раз возвращалась из клиники и рядом с Крулевской улицей в толпе углядела темноволосую голову Доротки.
В первый момент я даже не узнала дочь, так ее изменила новая прическа – коса была уложена в высокий узел, казавшийся слишком тяжелым для хрупкой, тонкой шеи. Я загляделась на девушку и не сразу поняла, что передо мной Доротка.
Дочь меня не заметила, а я бессознательно двинулась за ней следом.
Она свернула в проходной двор огромного дома, отделанного гранитом, вышла на площадь Домбровского и исчезла в дверях дорогого комиссионного магазина.
Что ей там понадобилось? Адам нередко привозил дочери подарки из-за границы, но в основном это были милые безделицы, сногсшибательными нарядами он ее не заваливал. Может быть, благодаря такому воспитанию Дорота не придавала тряпкам особого значения. Конечно, как всякая девушка, она любила красиво одеться, но модные туалеты никогда не стояли у нее на первом месте.
Дорота вышла из магазина и направилась в сторону Кредитной. Я повернула за ней. Дочь была погружена в свои мысли и не замечала меня. Уже опускались сумерки, а я держалась на приличном расстоянии.
Вскоре мы оказались у кафе «Новы Свят». Я подождала минуты две и вошла следом за Дороткой. В крайнем случае скажу, что решила выпить чашечку кофе.
Внутри было многолюдно и шумно. Дочь я увидела за столиком у окна. Напротив Доротки сидел молодой человек с темными, почти черными волосами. Боже, как она на него смотрела!
Я могла без помех наблюдать за ними – для моей девочки в этот момент не существовало никого, кроме этого брюнета.
Молодой человек показался мне знакомым. Где-то я его видела: это сосредоточенное выражение на лице, слегка раскосые темные глаза, привычка чуть наклонять голову набок…
Ну конечно! Это ведь Рамер! Конечно, Конрад Рамер, ординатор из первой нейрохирургии, по словам моего шефа, очень талантливый врач. Я редко с ним встречалась – в нашем отделении другая специализация, но раза два Конрад ассистировал моему профессору на операциях.
Так вот она, тайна моей девочки! Французская косметика, взрослая прическа… В нашем доме толпились целые табуны мальчишек, но Конрада Рамера Доротка не приглашала ни разу. Очень характерный симптом.
Любовь? Первое и сильное чувство, да и парень хоть куда: красивый, умный… Я улыбнулась про себя. Теперь можно с легким сердцем забыть про мошенника Омеровича, где ему тягаться с таким! Рядом с Конрадом наш смазливый квартирант казался стареющим пижоном.
Я была почти благодарна этому молодому врачу.
Вечером я просматривала медицинские журналы, когда явилась Анеля. Хватило одного взгляда на ее лицо, чтобы понять: речь опять пойдет о Доротке. Двурушничество Анели начинало меня сердить.
– Такого Кактуса у нас еще не было! Пусть пани непременно своими глазами посмотрит!
«Кактусами» Анеля называла юношей, которые находили у нас кров. Обычно они возникали на пороге с трехдневной щетиной на лице, и их подбородки действительно слегка смахивали на кактусы, точнее, на ту разновидность кактусов, которую Анеля окрестила «тещина табуретка».
На сей раз это был не пустой донос. В выборе друзей наша дочь пользовалась полной свободой, но я предпочитала знать, кто появляется у нас в доме. Поэтому под каким-то предлогом я заглянула к Доротке – полюбоваться Кактусом невиданного сорта. Анеля давно перестала ворчать, что у нас не дом, а корчма, и что нас обворуют или еще что похуже. Она принимала всех, кого приводила Дорота, и прекрасно с ними уживалась. Да и мы с Адамом тоже ничего не имели против гостей дочери.
Среди Дороткиных Кактусов не встречались пакостники, обычно это были молодые ребята, словно потерявшиеся в своей преждевременной взрослости, не знающие, что с ней делать, рассорившиеся с родными. Но, как правило, это были умные и впечатлительные ребята, отражение извечной тоски человечества по совершенной жизни.
Они обожали Адама. Никто из них не признался бы, что приходит в наш дом не только ради Дороты, но в те дни, когда муж был дома, количество гостей резко возрастало.
Адам вовсе не старался завоевать симпатии друзей дочери, он просто относился к ним как к равным.
Как ни в чем не бывало, я заглянула в комнату Доротки. Та повела себя как обычно:
– Мама, это Павел!
– Мое почтение мамусе!
Несмотря на свои устрашающие габариты, парень выглядел вполне пристойно: тщательно выбрит, в аккуратном костюме. Он схватил мою ладонь огромными лапищами, наклонился и чмокнул манжет моего рукава.
После чего, явно довольный собой, рухнул обратно в кресло. Пружины жалобно пискнули.
По неписаному закону нашего дома я несколько минут поболтала с ними и вышла из комнаты. Анеля права: такого Кактуса у нас еще не было!
– Дорота, кто это? – спросила я дочь, когда Павел ушел.
– Так, один парень. – Она притворилась, что не поняла вопроса.
– Слушай! Я хочу знать, кого ты водишь в дом! Ты слишком много себе позволяешь! Придется написать отцу!
– Отца в мои дела не вмешивай, – процедила Доротка в ответ на неумный гнев с моей стороны. Глаза ее сузились, лицо стало жестким.
Я потеряла контроль над собой.
– Как ты со мной разговариваешь?!
– Прости… Это парень из специнтерната… – Лицо дочери разгладилось.
– Специнтернат… Это что, тюрьма?!
– Да нет, мама, ничего общего… Павел – порядочный человек, серебряные ложечки можешь не прятать.
– Он мне не нравится, – беспомощно сказала я и передразнила: – «Мое почтение!»
– Да он просто пошутил… мама, как тебе не стыдно! – ощетинилась Дорота. – Уверяю тебя, Павел стоит гораздо больше, чем такой… как Омерович, например.
Что я могла ответить? Пусть даже Омерович пришел ей на ум случайно, возражений у меня не нашлось. Я-то сознательно терпела под нашим кровом сообщника профессионального преступника.
– А что они делают в этом специнтернате?
– Живут или учатся жить… Получают профессию, лечатся от комплексов и травм. Там пытаются наверстать упущенное родителями, выправить психологически горбатых… Нормальное дело! – Дорота, подчас такая наивная, теперь разговаривала со мной почти снисходительно.
Неужели, сама того не ведая, я превратилась в мещанку, оценивающую людей только по одежке? И почему я с порога решила, что этот громадный парень – неподходящая компания для моей дочери?
– Он уже у нас бывал?
– Конечно, только тогда Анеля за мной не шпионила… Мама, если она не прекратит копаться в моих вещах, я начну запирать комнату на ключ!
Итак, Дорота все знала.
Но самое худшее было еще впереди. В клинику позвонил Банащак, хотел срочно увидеться со мной. Голос его звучал как обычно, но мне вдруг стало тревожно. Мою тревогу трудно было назвать интуицией – я ведь знала, как опасен этот человек. После работы я отправилась в «Омар».
– Вечером я пригоню машину, пусть постоит у тебя в гараже.
– Какую машину? – спросила я, не желая понимать, – форменный страус.
– Твою!
– Мы так не договаривались!
– Не договаривались, но возникли новые обстоятельства.
– Я не желаю слышать ни о каких обстоятельствах!
– Придется услышать. Правда, ничего особенного не случилось, но «Варшава» сбила человека.
– Насмерть? – Я чувствовала, что бледнею.
– Насмерть. Кто-то заметил столичный номер и марку машины… Сейчас расспрашивают всех владельцев.
– Хватит! Я хочу знать: это была та самая машина?
– Нет, не та.
– Тогда чего ты боишься? Почему хочешь подбросить ее мне?
– Вот холера, как же ты не понимаешь! В транспортном отделе милиции эта машина фигурирует как твоя собственность. Она твоя! Если захотят тебя вызвать и расспросить или, черт их знает, осмотреть машину, что ты им скажешь? Что отдала машину в вечное пользование владелице «Омара» и вообще не знаешь, что с ней случилось?