И вот сейчас одна такая мелочь дошла до сознания несравненного пана Казимежа. Омеровича охватило отчаяние.
– Я же был порядочным человеком! – взвизгнул он. – Это все он! Это Банащак втоптал меня в грязь! Это он заставил меня заниматься этим…
Немного успокоившись, художник в подробностях поведал, как стал правой рукой Владислава Банащака, о собственной методе сбыта спирта.
– Сколько же мне пришлось намучиться! – Он бросил на меня жалобный взгляд. – Я ведь был чужаком среди этой гнусной публики! Лишь по воле судьбы я оказался вымаранным в грязи. Кстати, – в его глазах сверкнуло злорадство, – наша профессорша Заславская в молодости была шлюхой!
Вилла Заславских оказалась прекрасным прикрытием для Омеровича. Там он мог спокойно обделывать свои делишки, договариваться с покупателями, прятать деньги. Бизнес процветал. Машина, зарегистрированная на имя Заславской, эксплуатировалась вовсю, и при этом бандиты чувствовали себя в полной безопасности – ведь никому и в голову не могло прийти, что на машине всеми уважаемых людей развозят ворованный спирт.
– А потом что-то вдруг сломалось… – Омерович рассказал, как из библиотеки пропали десять тысяч долларов. – И этот бульдог обвинил меня, сказал, что я попросту украл…
– А почему вы спрятали деньги в библиотеке?
– Это было самое надежное место, какое только можно придумать. Потом деньги отправлялись прямиком в Париж, на рю Лафайетт, где жил один тип, с которым Банащак давным-давно наладил контакты. Этот человек открыл счета в парижском банке, куда и текли деньги из Варшавы; разумеется, посредник брал немалые комиссионные.
Дележ был прост: деньги из карт красной масти шли на счет шефа, из черной – на счет Омеровича. Но наличность уплывала у художника сквозь пальцы, хотя Банащак и караулил его, как цепной пес, – боялся, что художник завалит все дело из-за своей склонности к мотовству.
– Узнав, что колоды в Париж пришли пустые, этот барбос измордовал меня. Я тогда был уверен, что это работа мадам Заславской. Мне и в голову не пришло заподозрить соплячку… Не понимаю, почему Банащак доверял этой старой шлюхе! Он вычел из моей доли пять тысяч… А потом этот орангутанг вдруг чего-то испугался. Я видел, как он комбинирует, пытается покончить с бизнесом… А тут еще глупая курица из Свиноустья встряла. Ей уже давно пора было завязать со своими делами и продать виллу, если не хотела ее совсем потерять. Старая хрычовка бабками наелась до отвала, а все не собиралась уходить на покой… Приторговывала не только девками, но и золотишком. У нее были контакты в Вене через бывших клиентов «Русалки», и до недавнего времени доллары посылались туда, а из Австрии через Чехию к нам перебрасывалось золото…
– А Банащак решил сменить канал? И переправлять деньги через профессора Заславского и его знакомых?
– Да. А когда Марыля пришла со своими деньгами, он сломался, потому как почуял легкую добычу! Давай, говорит, я их сам переправлю. Кабы старая шалашовка купилась тогда на его туфту, сейчас была бы живехонька! Но эта слониха, на все четыре ноги кованная, всю ночь надо мной торчала, пока я ее грины в карты запихивал…
А потом Марыля сунула карты с долларами в сумочку. Нетрудно догадаться, какая судьба постигла несчастную женщину.
Банащак предложил мадам Кулик подвезти ее до гостиницы. В машине он задушил свою бывшую сообщницу, выгреб все содержимое ее сумочки и выбросил труп на шоссе. Тщательно примерившись, Мишура переехал лицо своей жертвы, чтобы обезобразить до неузнаваемости. Наутро в газетах опубликовали сообщение о дорожном происшествии, а в гараже Заславских появилась знакомая Омеровичу машина. Как потом оказалось, часть Марылиных драгоценностей Банащак успел зарыть в цветочном ящике на балконе, а доллары спрятал за зеркалом в ванной.
– Банащак забурел, в Монополии уже воровал чисто символически, я чуял, что он вот-вот ликвидирует контору…
Все это я уже прекрасно знал по рассказам Дороты. В то время девушка уже начала бомбардировать Банащака анонимками, а Омерович остался совсем без гроша. Он выплачивал пропавшие деньги, отлично сознавая, что шеф в любую секунду может смыться и оставить всех с носом.
Художник был в бешенстве, он чувствовал себя обманутым и ограбленным. Планы жениться на дочери Заславских накрылись, Банащаку до него не было дела. Словом, близился тот день, когда бедный пан Казик останется и без крыши и без легкого заработка. Разве что его приютила бы Халина Клим.
– Этот бандюга всю жизнь мне покалечил! – Омерович готов был пустить слезу.
Запинаясь, он поведал, как, копаясь в библиотеке Заславских, наткнулся на ту статью о пенициллине. Тогда он еще не помышлял об убийстве. Но позже, когда решение окрепло, в памяти всплыло прочитанное. Омерович знал, что у Банащака аллергия на пенициллин.
Он нашел статью и внимательно ее проштудировал.
– Банащак рассказал, что соплячка выдвинула ему ультиматум… И объявил, что пора расстаться по-хорошему. Ничего себе «по-хорошему», да он меня вышвырнул, словно безродного пса! Мы условились на следующий день встретиться у него дома, Костшица уже ушла в «Омар»… Банащак дал мне какие-то жалкие гроши и посулил долю из тех денег, которые вечером должна была вернуть младшая Заславская!
– А он не подозревал, что вы…
– Нет! И в мыслях не держал, что я на такое способен! – В голосе художника прозвучали горделивые нотки.
Невероятная смесь инфантильности и заносчивости. Человек без характера и принципов, он никогда не смог бы ударить, но яд – совсем другое дело. Бескровная, чистая работа.
План показался пану Казику совершенством. Убийство спишут на Марию Заславскую, у нее мотив – лучше не придумаешь. К тому же Заславская – опытная медсестра, у нее найдут экземпляр журнала с обведенной красным фломастером статьей.
– Потом мы выпили… – Омерович уже не хвастался, он выдавливал слово за словом. – Банащак сказал, что никогда не напишет признания, как требует эта малявка! Вручит ей заявление об увольнении и смоется в даль синюю…
– Вы влили ему в алкоголь сильное снотворное…
– Этот хам глушил коньяк по-черному… Только после второго стакана заснул, вот тогда-то я и вколол ему пенициллин. Пан прокурор, я же спас эту девчонку!
Вот как? Он убил Банащака ради спасения Доротки? Герой, да и только!
Я спокойно пресек вопли художника и продолжил допрос.
Омерович рассказал, как обшарил квартиру шефа, забрал все, что нашел. Он считал Банащака богачом, а добыча оказалась с гулькин нос. Потом убедился, что Банащак умер, и вышел из квартиры. Произошло это в шесть часов. Дверь он запирать не стал, ключи выкинул по дороге. И занялся запутыванием следов.
Омерович проскользнул в мансарду Заславских, никто из домашних его возвращения не видел. Включил магнитофон. Весь вечер у него играла музыка. В семь часов из автомата позвонил Дороте. Притаившись на другой стороне улицы, он увидел, как девушка сломя голову выбежала из дома, – первая попытка удалась!
Он вернулся к себе, какое-то время пошатался по дому, чтобы помозолить глаза Анеле. Потом позвонил доктор Конрад Рамер. Омерович взял трубку, порадовавшись, что у него будет еще один свидетель.
Марии Заславской художник позвонил в клинику около восьми. Но ему в голову не могло прийти, что Заславская, желая спасти дочь, приведет совершенно постороннего человека, что еще больше усложнит расследование.
Я закончил допрос, чувствуя безмерную усталость.
Пиковый туз, найденный возле Марыли Кулик, скользнул в отдельный конверт. Из расщепленной карты выглядывал уголок светло-зеленой банкноты.
Туз пятой масти, подумалось мне. Не знаю, относилось ли это к спрятанным в карте деньгам или к Казимежу Омеровичу…