Хирам тоже находится с Соколицей в приятельских отношениях, но, хотя в их беспрестанное добродушное подтрунивание друг над другом подчас вкрадывается легкий оттенок флирта, эта дружба носит скорее платонический характер. В жизни Уорчестера всегда была и остается лишь одна истинная любовь – еда. Вот уж к чему он питает поистине пылкую страсть! Кажется, ему известны все самые отменные рестораны в каждом городе, где бы ни приземлился наш самолет. Его круглые сутки осаждают местные повара, которые правдами и неправдами пробираются в его номер со своими фирменными блюдами, умоляя уделить им хотя бы минутку, отведать хотя бы кусочек, обронить хотя бы слово одобрения. Хирам ничуть не возражает; напротив, он явно блаженствует.
На Гаити он отыскал где-то одного повара, который так ему понравился, что он не сходя с места нанял его и уговорил Хартманна сделать несколько звонков в Службу иммиграции и натурализации, чтобы добиться визы и разрешения на работу. Мы столкнулись с этим искусным кулинаром в аэропорту Порт-о Пренса – он сражался с огромным сундуком, битком набитым чугунной кухонной утварью. Хирам сделал сундук настолько легким, что его новый подчиненный (он не говорит по-английски, но Хирам утверждает, что специи – универсальный язык) смог нести его на плече. Как рассказал мне Говард, во время сегодняшнего ужина Уорчестер непременно пожелал заглянуть на кухню и узнать, как тамошний шеф-повар готовит цыпленка под соусом «моле», – и за то время, что он там находился, умудрился соорудить какой-то умопомрачительный десерт в честь наших хозяев.
По справедливости, мне следовало бы недолюбливать именно Хирама, который упивается своим положением туза, как ни один другой известный мне человек, но я просто не в состоянии испытывать антипатию к тому, кто так искренне наслаждается жизнью и дарит такое наслаждение окружающим. Кроме того, мне, как никому другому, известно о разнообразных благотворительных акциях, которые он проводит в Джокертауне, хотя он изо всех сил и старается скрыть свою к ним причастность. В окружении моих собратьев Хирам чувствует себя столь же неуютно, как и Тахион, но сердце у него такое же большое, как и все его тело.
Завтра нашей группе снова предстоит разделиться. Сенаторы Хартманн и Лайонс, конгрессмен Рабинович и Эрикссон из ВОЗ встретятся с руководителями ИРП [16], правящей партии Мексики, а Тахион в сопровождении наших медиков посетит клинику, которая объявила, что добилась необычайных успехов в лечении вируса лаетрилом. У наших тузов намечен обед с тремя мексиканскими коллегами. К моей радости, Тролля туда тоже пригласили. В определенных кругах его сверхчеловеческая сила и почти полная неуязвимость позволили причислить его к тузам. Пусть это и небольшой шаг вперед, но все-таки шаг.
Все остальные отправятся на Юкатан и Квинтану Ру на экскурсию по разрушенным городам майя и нескольким местам, где, по сообщениям, были совершены жестокие злодеяния против джокеров. До сельских районов Мексики, в отличие от столицы, Мехико, просвещение еще, похоже, не дошло. Все остальные присоединятся к нам в Чичен-Ице на следующее утро, и наш последний день в Мексике будет полностью посвящен осмотру достопримечательностей.
После этого мы отправимся в Гватемалу… возможно. В газетах только и пишут, что о тамошних волнениях – индейцы подняли восстание против правительства, – и несколько наших журналистов уже махнули туда, почуяв, что там пахнет куда большей сенсацией, чем может принести наше турне. Если положение там станет чересчур взрывоопасным, мы, скорее всего, будем вынуждены пропустить этот пункт нашей программы.
Привкус ненависти
Часть вторая
Вторник, 9 декабря 1986 года, Мексика
«Я нахожусь в Эль Темпло де лос Хагуарес – храме Ягуаров в Чичен-Ице. Жгучее юкатанское солнце освещает величественную арку в виде двух колонн, которым древние камнетесы придали сходство с исполинскими змеями: их громадные стилизованные головы обрамляют вход, переплетенные хвосты поддерживают притолоку.
Тысячу лет назад, как написано в путеводителе, жрецы майя приветствовали отсюда игроков на Эль Хуэго де Пелота, площадке для игры в мяч, расположенной двадцатью пятью футами ниже. Эта игра показалась бы знакомой любому из нас. Игроки отбивали коленями, локтями и бедрами твердый резиновый мяч, который пролетал сквозь кольца, вделанные в длинные каменные стены по сторонам узкого поля. Незатейливое действо посвящалось богу Кецалькоатлю, или Кукулькану [17], как его называли в этих краях.
После игры капитана победившей команды отводили в храм, где проигравший капитан обезглавливал своего противника обсидиановым ножом, тем самым даруя ему вечное блаженство в загробной жизни. Весьма экстравагантная награда за победу – по нашим меркам. Слишком отличающаяся от того, что привычно нам.
Я смотрю на эти древние стены: их камни до сих пор в бурых пятнах крови. Не майя – джокеров. Эпидемия дикой карты разразилась здесь поздно и жестоко. Некоторые ученые выдвинули гипотезу, что склад ума жертвы оказывает влияние на вирус; таким образом, из подростка, увлеченного динозаврами, вы получаете Малыша Динозавра. Из тучного гения кулинарии вроде Хирама Уорчестера – туза, способного управлять гравитацией. Доктор Тахион уклонился от прямого ответа на этот вопрос, поскольку гипотеза предполагает, что изуродованные джокеры каким-то образом наказали самих себя. Подобные умонастроения были бы очень на руку реакционерам вроде проповедника-фундаменталиста Лео Барнетта и фанатичным «пророкам» вроде Нура аль-Аллы.
И все же, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что на древней земле майя появилось не менее дюжины пернатых змеев, олицетворений самого Кукулькана. Так что имей люди с индейскими корнями решающий голос, возможно, даже с джокерами обращались бы хорошо, ибо майя издревле считали физические недостатки благословением богов. Но потомки майя в Мексике не у власти.
Всего лишь год назад в Чичен-Ице были убиты более пятидесяти джокеров.
Большинство (хотя и не все) из них были последователями новой религии майя и обожествляли эти руины. Они верили, что вирус ниспослан им свыше как знак возвращения былых времен, они не считали себя жертвами. Боги искалечили их тела, тем самым отличив их от других, наложив на них печать святости.
Но в силу того, что они отличались от остальных, это вызывало страх и ненависть у их соотечественников испанского и европейского происхождения. Ходили слухи о том, что джокеры совершают кровавые обряды, принося в жертву животных и даже людей. Не важно, что ни один из этих слухов не подтвердился; это никогда не бывает важно. Они были другими.И окружавшие их люди объединились, чтобы избавиться от этой пассивной угрозы.
Связанных, умоляющих о пощаде джокеров Чичен-Ицы бросили здесь. Им перерезали глотки в жестокой пародии на ритуалы майя, и хлынувшая кровь окрасила каменных змей багрянцем. Потом тела сбросили вниз, на площадку для игры в мяч. Еще одно зверство, еще одно «столкновение натуралов с джокерами». Старые предрассудки подогрели новые.
И все же то, что совершилось здесь – как это ни ужасно, – ничем не хуже всего того, что происходило и происходит сейчас с джокерами у нас. Я обращаюсь ко всем, кто читает эти строки: мы ничуть не меньше подвержены страху перед другими».
Сара выключила диктофон и положила его на голову змея. Щурясь на слепящее солнце, она различила у храма Бородатого Человека основную группу делегатов; пирамида Кукулькана отбрасывала на траву длинную тень.
– Вам свойственно сострадание, и вы, должно быть, придерживаетесь широких взглядов, не так ли?
По спине у Сары поползли мурашки. Стремительно обернувшись, она очутилась лицом к лицу с сенатором Хартманном, который внимательно ее разглядывал. Она не сразу взяла себя в руки.
17
Кукулькан – в мифологии майя один из главных богов, владыка ветра, податель дождя; изображался в виде пернатого змея с человеческой головой.